Афоризмы

Беньо хотел сыграть значительную роль при Бурбонах и, как и многие другие, ошибся. Он обладал силой и талантом. Я назначил его государственным советником, ибо у него хватало смелости говорить мне абсолютную правду. Но он попусту тратит свои силы.

CDIX

Я сужу о гениальности человека по манере его самовыражения.

CDX

Принципиально, чтобы власть и армия менялись часто. Интересы страны требуют, чтобы ситуация не застывала в неподвижности: в противном случае в скором времени установится феодальное правление и феодальные порядки.

CDXI

В Европе больше нет наемных солдат с тех пор, как народы выступили на полях сражений.

CDXII

В каком романе отыщешь монарха, который думает о своих подданных и строит свое счастье на их благополучии.

CDXIII

Макиавелли может говорить все, что ему заблагорассудится; но крепости не стоят благосклонности людей.

CDXIV

Толпа, не разбираясь, любит повторять любую бессмыслицу, высказанную по адресу незаурядного человека.

CDXV

Среди сотни бывших королевских фаворитов девяносто пять, оказывается, были повешены.

CDXVI

Деказ был секретарем моей матери; несколько раз я замечал его в толпе. Его пост требовал немалого таланта. Как и все министры, он подобен канатоходцу[].

CDXVII

В 1805 году я располагал восьмьюдесятью кораблями, не считая фрегатов; но у меня не было ни настоящих матросов, ни офицеров: мои адмиралы играли в прятки с англичанами, Линуа показал себя с хорошей стороны. Вильнёв был добрым офицером, тем не менее, он только лишь допускал ошибки. Он, как безумный, удирал из Кадиса: смерть Нельсона уже не могла улучшить положение моего флота. Вильнёв покончил с собой в таверне в Ренне; по традиции в этом обвинили меня. Хотя очевидно, что признаки безумия проявлялись у него еще во время кампании.

CDXVIII

Ах, свобода слова! Снимите намордник с парижских журналистов, — и поднимется невероятная шумиха! Любой Вадью примется тягаться с правительством, а Каритиде — давать советы. Дьявол пользуется суматохой!

CDXIX

Я отстроил разрушенные здания Лиона: люди были благодарны нам; теперь мы в расчете.

CDXX

Правители, держащие духовников, противоречат законам королевской фамилии.

CDXXI

Существует немного людей, чей ум достаточно крепок, чтобы судить обо мне беспристрастно и непредубежденно.

CDXXII

После моих побед в Италии представители разных фракций обивали мой порог. Я оставался глух, ибо участь оказаться орудием в руках партии — не для меня.

CDXXIII

Битва при Эйлау немало стоила обеим сторонам, не принеся никакого результата. Это было одним из тех неопределенных сражений, в которых одни топчутся на месте, а другие бросаются в бой без всякого плана; мне следовало выбрать иное поле битвы.

CDXXIV

Великие политики первого апреля не хотели ничего, кроме сохранения своих кресел, поэтому они так легко сдали позиции союзникам.

CDXXV

Иногда я был философом посреди всех этих смотров, артиллерийских орудий и штыков; ни один критик не сделал бы больше.

CDXXVI

Здравый смысл дарует человеку его способности; самовлюбленность — ветер, который, раздувая паруса, несет их к пристани.

CDXXVII

Катон свалял дурака, покончив с собой из одного страха увидеть Цезаря.

CDXXVIII

Если бы Ганнибал услышал о рейде моей армии через Сен-Бернар, он бы не был столь высокого мнения о своем переходе через Альпы.

CDXXIX

Наверное, следовало уподобиться Генриху VIII, став единоличным главой церкви в империи; рано или поздно к этому придут все монархи.

CDXXX

Пуля, убившая Моро под Дрезденом, была одной из последних вестниц моей удачи.

CDXXXI

После Лейпцига я мог опустошить страну, лежащую между мной и врагом, как поступил Веллингтон в Португалии, а Людовик XIV в Палатинате; война оправдывала меня, но я не стал обеспечивать свою безопасность такими средствами. Мои солдаты, разгромив баварцев под Ханау, показали, что я могу положиться на их храбрость.

CDXXXII

Я не видел ничего исключительного в бегстве Мале, иное дело заточение Ровиго и побег Паскье. У всех у них были мозги набекрень, и у заговорщиков прежде всего.

CDXXXIII

Моя статуя на Вандомской площади и хвалебные письмена о моем правлении были подчистую раскритикованы. Короли должны позволить художникам действовать по собственному разумению: Людовик XIV не распоряжался, чтобы в ногах его статуи поместили рабов, и чтобы Ла Фейлад написал на пьедестале: «Бессмертному человеку». И если теперь где-нибудь будет начертано «Наполеон великий», люди будут знать, что это не я изобрел сию надпись, я всего лишь не запрещаю распространяться людской молве.

CDXXXIV

Я советовался с аббатом Грегуаром относительно конкордата 1801 года. Его совет показался мне очень недурным, но, несмотря на это, я действовал согласно собственному мнению, лишь кое-где уступил священникам, послушавшись аббата. Именно в этом я ошибся.

CDXXXV

Тот, кто не стремится к уважению потомков, недостоин его.

CDXXXVI

Карл V впал в детство в пятьдесят лет; многие короли таковы всю свою жизнь.