Афинский яд

— Кто знает, что ждет спартанцев теперь, когда царь Агис потерпел сокрушительное поражение в битве с македонцами, — отозвался Феофраст. — Спарта уже никогда не будет прежней.

— И все же я считаю, что их система была лучшей, — настаивал Гиппарх. — Все граждане Спарты равны, все одинаково просто одеты. Среди них нет ни мелких торговцев, ни стяжателей, ни краснобаев. Они не допускают вольности даже в речи: люди Лаконии воистину лаконичны. Однажды перед воинственной Спартой не устояли даже Афины. А Мессении лишь недавно удалось сбросить с себя ненавистное ярмо.

— Все это прекрасно, — ответил Аристотель, — но вы сами видите: долго их система не продержалась. Хотя бы потому, что, регулируя жизнь мужчин, они упустили из виду женщин. А женщины, которым все дозволено, быстро становятся избалованными и властными.

— И что же, — осведомился юный Деметрий, — по-твоему, законодатели должны уделять особое внимание манерам и нравственности женщин?

— Да, а спартанцы этого не сделали. Но, в любом случае, Спарта не может служить примером для современных государств. Обратить в рабство население целой страны — задача на сегодняшний день невыполнимая. Даже Александру, покорителю Азии, она оказалась не под силу. Да и Спарта уже не та, что прежде.

— Спартанские девушки получали образование и такую же физическую подготовку, как юноши, — задумчиво произнес Деметрий. — Вы только представьте! Они метают диски и участвуют в соревнованиях по бегу!

— Срам, — фыркнул Гиппарх. — Тела остальных эллинок всегда прикрыты. Свободная афинянка не должна обнажаться даже перед мужем. Да он и не должен просить ее сбросить все покровы. А при выполнении супружеского долга нашим женщинам не только дозволено, но даже вменяется оставлять прикрытой грудь.

— Зато спартанки считались самыми здоровыми и красивыми женщинами Эллады. А Елена, чья красота стала причиной Троянской войны, была прекраснейшей в мире.

— Елена Троянская — не более чем вымышленный персонаж, — заметил Аристотель.

— Кроме того, Елена, как и я, родилась на Аргосе, — гордо изрек Гиппарх Аргосский. Будь у Елены такое же лошадиное лицо, подумал я, возможно, Троянской войны удалось бы избежать.

— Мы уклонились от темы, — сказал Аристотель. — Теперь ты понимаешь, Стефан, почему работа над этим маленьким трактатом занимает у нас столько времени. О Спарте я собираюсь написать отдельно. Единственное, что я хочу сказать сейчас: в Спарте нет проституции, хотя бы официально. Конечно, она появилась в маленьких, удаленных от центра городках, особенно когда в обиход были введены монеты (хотя власти долго этому противились). Но хотя бы крупные города не кишат публичными домами, где телом торгуют и рабыни-порны, и вольноотпущенные.

— Все равно, — стоял на своем Деметрий, — афинская система разумнее. Публичные дома существуют, дабы мужчины могли удовлетворить плотские желания, а женщины-гражданки должны заниматься домашним хозяйством. Закон запрещает афинянкам владеть землей и домами, а также совершать сделки на сумму, превышающую стоимость одного медимна[3] зерна. Спартанки же могли владеть большими участками земли, а это создает лишние сложности, и уж конечно не добавляет женщине привлекательности.

— А мужчинам даже приходилось тайно уходить из своих бараков, чтобы заняться с ними любовью.

— Мы в самом деле отвлеклись, — закрыл тему Аристотель. — Хотя автору мифа, соединившего Ареса и Афродиту, никак не откажешь в уме и наблюдательности. Хорошие воины теряют голову от мужчин или женщин и ценят плотские наслаждения. Афродита должна любить трудягу Гефеста, но тайком бегает к Аресу.

— Но я в самом деле хочу понять, — признался я, — как следует жить человеку, от природы наделенному страстями?

— Ученые мужи, не состоящие на службе у Ареса, могут кивнуть Афродите и перейти на другую сторону улицы, — сказал Феофраст, слегка усмехнувшись собственной шутке, а шутил он нечасто. — С нами богине любви лучше не связываться. Как видишь, Стефан, написать этот трактат еще труднее, чем нам казалось, потому что мы вновь и вновь отвлекаемся от темы. И иногда по вине Учителя, — он улыбнулся Аристотелю, — который настаивает на политической важности старинных поэм и застольных песен. Но мы напишем хороший трактат, предлагающий новый взгляд на сущность государства.

— Разумеется, Афины — это лучшее государство на свете, образец для всех остальных, — с гордостью сказал Деметрий.

Аристотель улыбнулся и, кивнув Феофрасту, вышел из комнаты столь же быстро, как появился. Думаю, он вернулся в дом, чтобы проведать Пифию.

— Помнится, Феофраст назвал государство искусственным существом, — заметил я. — Словно Афины — это какая-то кукла с двигающимися ногами. Сомневаюсь, что людям это понравится.

— Возможно, лучше быть искусственным существом, — мягко возразил Феофраст, — чем живым организмом. Ибо все организмы чувствительны к холоду и смертны.

— Почему бы не оставить Афины в покое? Книги о животных будут пользоваться большим успехом.