Афинский яд

— Как только что отметил Эвдемий, справедливость — это всегда поиск, — снова заговорил Аристотель. — Долгий, тяжкий, но необходимый. Когда власть принадлежит одному человеку — королю, тирану — или группе богатых и влиятельных людей, например, Тридцати Тиранам, Справедливость становится пустым звуком. Тридцать Тиранов добились расположения города, наобещав людям множество перемен к лучшему. Но, захватив власть, не стали возиться с судами, а просто посылали наемников чинить расправу над теми, кто им не угодил — или чье имущество они желали присвоить.

— Но это же было противозаконно!

— Силой или уговорами людей заставили забыть о законах. В результате, минимум полторы тысячи граждан были убиты, а сколько на самом деле — неизвестно. Вот вам опасность олигархии, которая, кстати, чем-то похожа на демократию. Тирания большинства — та же тирания. Это ведь афинская демократия отняла права у других государств Союза, которые вскоре взбунтовались и потребовали независимости. Дешевые страсти и громкие фразы — безотказный способ управления массами, будь то в суде или Народном собрании. Мы должны придумать, как обеспечить незыблемость принципов, лежащих в основе нашего законодательства, чтобы ни Народное собрание, ни Буле не смогли проголосовать за их ниспровержение. Немыслимо и невозможно голосовать за отмену законов — или за применение пытки к гражданам.

— Но рабов нужно пытать, — вставил Деметрий, — чтобы не устраивали в городе беспорядки. Ужас перед вызовом в суд для дачи показаний им только на пользу. Если бы они не боялись закона, они возымели бы слишком большую власть над гражданами! И чужеземцев, не имеющих разрешения на проживание, тоже надо пытать в целях безопасности.

— А что мы, собственно говоря, подразумеваем под пыткой? — спросил я. — Если допрос, то он не должен стоить человеку жизни.

— Разумеется, — ответил Гиппарх. — Все государства применяют пытку как допустимый способ принуждения и получения свидетельских показаний. Некоторые виды пытки вполне безобидны, например, порка или защемление суставов клещами. Другие — серьезнее. Одна и та же пытка бывает и наказанием, и допросом — в зависимости от обстоятельств.

— Но граждане Афин ни в коем случае не должны подвергаться пытке, — торжественно провозгласил юный Деметрий. — Это важное составляющее нашей свободы. Я прав, Аристотель?

— В Афинах существует нечто вроде развивающейся теории. Отношение ко всем — всем гражданам — должно быть одинаковым…

— Но в действительности оно не одинаково, — возразил Гиппарх. — Я не говорю о том, что вершин чаще всего достигают самые богатые и образованные, — это в порядке вещей. Но афиняне относятся к чужеземцам не так, как к гражданам.

— Ты еще скажи, — засмеялся Деметрий, — что афиняне не относятся к женщинам и рабам, как к гражданам, и не применяют к ним те же законы.

— В какой-то мере применяют, — не согласился Эвдемий. — Женщины, подчиняясь власти мужчин, участвуют в общественной жизни, поскольку производят на свет новых граждан. У них особая роль — роль гражданок. Афинянка, обвиненная в каком-либо преступлении, должна предстать перед судом. Что же касается рабов, никому не придет в голову сказать, что с ними должны обращаться как с равными.

— Некоторые считают, — заметил Деметрий, — что нужно лишить привилегий ремесленников и торговцев и ограничить их права. В жизни государства могут участвовать лишь истинно образованные люди, у которых есть время на размышления. С какой стати невежественные низы будут принимать законы?

— Такая точка зрения существует, — кивнул Аристотель. — Ее выразил Платон. В Афинах стараются — точнее, старались — следовать этому принципу: так, архонтами могут выбрать лишь представителей двух высших слоев общества. Но сейчас уже слишком поздно лишать гражданских прав всех афинян, занимающихся ручным трудом или торговлей. Это излишне радикальная мера, которая в определенной степени противоречит духу Солона. Кроме того, кто вы такие, чтобы закрыть путь к обогащению всем представителям этой категории, например, скульпторам? Богатство всегда останется силой. Когда-то лишь знатные могли стать богачами и крупными землевладельцами. Впрочем, земля — давно уже не единственный источник благосостояния.

— Возможно, по оптимальному пути пошла Спарта, — предположил Гиппарх Аргосский. — Ее граждане не знают черной работы, вернее, не знали, пока Спарта находилась в зените своего могущества. Свободные спартанцы могут быть лишь воинами, торговля и рабский труд не для них. Их женщины даже не занимаются домашней работой! Уже давно Спарта захватила земли Мессении и Лаконии и сделала их жителей илотами. Эти люди стали орудиями спартанцев и навсегда лишились достойного существования.

— Ты забываешь, — возразил Эвдемий, — насколько сильно Спарта зависела от торговли и ремесел в маленьких пограничных городках. А также от своих портов, таких, как Кифера.

— Думается мне, воинственные спартанцы предпочли бы ковать мечи и щиты на собственных землях, — сказал я.