Афинские убийства, или Пещера идей

– Если они не выдадут себя сами, мы используем гетеру.

– Ясинтру? Как же?

Гераклес поднял тот же указательный палец вверх, подчеркивая свои слова:

– Гетера еще одна большая ошибка Менехма! Влюбившись в нее, Трамах посвятил ее во все подробности своих отношений со скульптором и признался, что эта личность внушала ему одновременно и любовь, и страх. А за несколько дней за своей смерти твой ученик поведал ей, что готов на все, даже на то, чтобы рассказать своей семье и менторам про ночные развлечения, чтобы избавиться от пагубного влияния Менехма. Но он также сказал, что боится мести скульптора, который поклялся ему, что убьет его, если он заговорит. Мы не знаем, как Менехм узнал о существовании Ясинтры, но можем предположить, что раздосадованный Трамах сам выдал ее. Скульптор сразу понял, что она опасна для него, и послал в Пирей пару рабов запугать ее, чтобы она не заговорила. Но после нашего разговора с Менехмом он разнервничался, решил, что гетера предала его, и снова пригрозил убить ее. Именно тогда Ясинтра узнала, кто я, и вчера вечером, напуганная, пришла просить о помощи.

– Значит, она – наше единственное доказательство…

Гераклес кивнул, широко раскрыв глаза, будто Диагор сказал нечто чрезвычайно удивительное.

– Именно так. Если наши двое хитрых преступников не хотят говорить, мы прилюдно обвиним их на основе показаний Ясинтры. Я знаю, что слово куртизанки ничего не стоит против слова свободного гражданина, но это обвинение, возможно, развяжет язык Анфису, а быть может, и самому Менехму.

Диагор взглянул в сторону сверкающего на солнце сада и заморгал. Рядом с колодцем кротко и простодушно паслась огромная белая корова.[73] Гераклес оживленно заметил:

– С минуты на минуту прибудет Эвмарх с вестями. Тогда мы узнаем, что собираются делать эти варнаки, и будем действовать соответственно…

Он снова глотнул вина и медленно смаковал его с довольным видом. Вероятно, он почувствовал себя неловко, заметив, что Диагор не разделяет его оптимизм, потому что вдруг уже другим тоном несколько резко сказал:

– Ну, что думаешь? Твой Разгадыватель решил задачку!

Диагор не отводил взор от сада, глядя в даль, за мирно жующую корову.

– Нет.

– Что?

Диагор покачал головой в сторону сада, так что казалось, он обращается к корове.

– Нет, Разгадыватель, нет. Я хорошо помню; я видел это в его глазах: Трамах был не просто обеспокоен, он был до смерти напуган. Ты хочешь, чтобы я поверил, что он собирался рассказать мне о своих непристойных играх с Менехмом, но… Нет. Его секрет был гораздо ужаснее.

Гераклес лениво покачал головой, словно набираясь терпения, чтобы говорить с маленьким ребенком. Он возразил:

– Трамах боялся Менехма! Он думал, что скульптор убьет его, если тот его выдаст! Вот откуда страх, который ты видел в его глазах!..

– Нет, – ответил Диагор с таким бесконечным спокойствием, будто его усыпили вино или вялый полдень.

А затем добавил, произнося слова так медленно, будто он говорил на другом языке и должен был старательно выговаривать их, чтобы можно было сделать перевод:

– Трамах был до смерти напуган… Но его страх выходил за пределы понимания… Это был сам Ужас, Идея Ужаса: нечто, чего твой разум, Гераклес, не в силах даже представить, ибо ты не заглянул в его глаза, как сделал это я. Трамах боялся не того, что мог сделать ему Менехм, а… чего-то гораздо более ужасного. Я знаю это. – И он прибавил: – Я не очень понимаю, почему я знаю это. Но я это знаю.

Гераклес презрительно спросил:

– Ты хочешь сказать, что мое объяснение неверно?

– Предложенное тобой объяснение логично. Весьма логично. – Диагор все смотрел на сад, где жевала жвачку корова. Он глубоко вдохнул. – Но я не думаю, что оно истинно.

– Оно логично, но не истинно? Что за песню ты теперь заводишь, Диагор Медонтский?

– Не знаю. Моя логика говорит: «Гераклес прав», но… Быть может, твой друг Крантор сможет объяснить это лучше, чем я. Вчера вечером в Академии мы много спорили об этом. Возможно, Истину нельзя постичь разумом… Я хочу сказать… Если бы я сказал тебе нечто абсурдное, например: «Гераклес, в саду пасется корова», ты счел бы меня сумасшедшим. Но не может ли случиться так, что для кого-то другого, не для тебя, и не для меня, это утверждение будет истиной? – Диагор прервал возражение Гераклеса: – Я знаю, что неразумно говорить, что в твоем саду есть корова, потому что ее нет и быть не может. Но почему истина должна быть разумной, рациональной, Гераклес? Может быть, можно допустить существование… иррациональных истин?[74]

– Так вот что рассказывал вам вчера Крантор! – Гераклес едва сдерживал гнев. – Философия сведет тебя с ума, Диагор! Я говорю тебе о ясных, логичных вещах, а ты… Загадка твоего ученика – не философская теория: это логическая цепь происшествий, которые!..

Он прервал слова, заметив, что Диагор снова качает головой, не глядя на него, а продолжая созерцать пустой сад.[75] Диагор сказал: