— Это конец. Путь был долог и тяжел. Но мы пришли. Дай отдых своему разуму. Я же постараюсь дать отдохнуть моей душе.
Внезапно Разгадыватель резко отстранился от Диагора и зашагал дальше вверх по улице. Потом, будто вспомнив что-то, обернулся к философу:
— Я закроюсь дома и буду думать, — сказал он. — Если будут новости, тебе сообщат.
И, прежде чем Диагор успел помешать ему, он погрузился в борозды медлительной, тяжеловесной толпы, спускавшейся в это время вниз под притяжением трагедии.
Некоторые говорили, что это случилось быстро. Но большинство считало, что все шло очень медленно. Быть может, это была замедленная быстрота, с какой происходят страстно желаемые события, но этого не сказал никто.
То, что случилось, случилось до того, как дали о себе знать вечерние сумерки, задолго до того, как торговцы-метеки закрыли свои лавки, а храмовые священнослужители занесли ножи для последних жертвоприношений: никто не заметил времени, но все полагали, что это произошло в послеполуденные часы, когда отягощенное светом солнце начинает клониться книзу. Солдаты стояли на страже у ворот, но это произошло не в воротах. И не под навесами, куда некоторые заглядывали в надежде найти его забившимся в угол и дрожащим, как голодная крыса. На самом деле все произошло без суеты на одной из густонаселенных улиц новых гончаров.
В то мгновение по улице неуклюже, но неудержимо, с медлительной решимостью из уст в уста передавался вопрос:
— Ты видел Менехма, скульптора из Керамика?
Вопрос захватывал все новых приверженцев, как стремительнейшая религия. Обращенные люди становились пламенными его носителями. Кое-кто задерживался на дороге: они подозревали, где можно найти ответ… Постой-ка, мы не посмотрели в этом доме! Подождите, давайте спросим у старика. Я быстро, только проверю свою догадку!.. Некоторые недоверчивые не присоединялись к этой новой вере, ибо думали, что вопрос лучше сформулировать так: ты видел кого-то, кого ты никогда не видел и никогда не увидишь, потому что пока я спрашиваю тебя об этом, он уже далеко отсюда?.. Тогда они медленно качали головами и усмехались, думая: ты полный дурак, если думаешь, что Менехм будет сидеть и ждать, пока…
Однако вопрос продвигался вперед.
В эту минуту его тяжконогий шаг, затягивавший в водоворот всех вокруг, достиг маленькой лавчонки метека-гончара.
— Конечно, я видел Менехма, — сказал один из людей, рассеянно рассматривавших товар.
Спросивший уже собирался идти дальше — его слух ожидал привычного ответа, — но тут он словно наткнулся на невидимую стену. Он обернулся и уставился на лицо, изборожденное спокойными морщинами, спутанную редкую бороду и несколько прядей серых волос.
— Ты говоришь, видел Менехма? — взволнованно переспросил он. — Где?
В ответ мужчина сказал:
— Я и есть Менехм.
Говорят, он улыбался. Нет, не улыбался. Улыбался, Харпал, клянусь глазами совы Афины! А я черными водами Стикса: не улыбался! Ты был близко от него? Так же близко, как сейчас к тебе, и он не улыбался: он скривился, но это была не улыбка! Улыбался, я тоже его видел: когда вы схватили его за руки, он улыбался, клянусь!.. Он скривился, болван: так, как я сейчас кривляюсь ртом! Что, скажешь, я сейчас улыбаюсь? Ты просто дурак. Ну как, ради бога истины, как ему улыбаться, зная, что его ждет? Но если он знает, что его ждет, почему он сдался, вместо того чтоб бежать из Города?
Вопрос разродился многочисленным потомством, уродливым, бессильным, погибшим с приходом ночи…
Разгадыватель загадок сидел перед столом, в раздумье подперев рукой толстую щеку.*
[* Это моя любимая поза. Я как раз только что сменил ее, чтобы продолжить перевод. Думаю, что параллелизм тут допустим, потому что все в этой главе происходит параллельно: одновременно с одними и с другими. Несомненно, это тонкий способ подчеркнуть эйдезис: волы шагают вместе, связанные одной упряжкой.]
Ясинтра вошла в комнату бесшумно, так что, когда он поднял голову, она стояла на пороге — силуэт, очерченный тенями. На ней был длинный пеплум, скрепленный на правом плече фибулой. Левая грудь, еле подхваченная краем ткани, была почти обнажена.*
[* Теперь я знаю, что человек, заперший меня здесь, совершенно безумен. Я собирался переводить этот абзац, когда поднял взгляд и увидел его передо мной, как Гераклес Ясинтру. Он вошел в камеру бесшумно. Выглядел он нелепо: на нем был длинный черный плащ, маска и смятый парик. На маске было изображено женское лицо, но голос и руки у него стариковские. Его слова и движения (это я понял теперь, продолжив перевод) точь-в-точь повторяли слова и движения Ясинтры в этом диалоге (он говорил на моем языке, но перевод был точен). Поэтому я запишу лишь мои ответы после ответов Гераклеса.]
— Продолжай работу, я не хочу беспокоить тебя, — сказала Ясинтра своим низким мужским голосом.
Казалось, Гераклеса ее визит не побеспокоил.
— Что тебе нужно? — сказал он.*
[* — Кто ты? — спросил я.]
Она пожала плечами. Медленно, словно нехотя, она приблизила к нему свое тело.
— Как ты можешь так долго сидеть тут в темноте? — из любопытства спросила она.