Афинские убийства, или Пещера идей

— Те же, кто угрожал ей до нашего с ней разговора, поэтому она от нас бежала. Но терпение, я все тебе объясню. Думаю, у нас есть немного времени, потому что теперь нам остается лишь ждать новостей… Ах, эти последние мгновения в разгадке тайн особенно отрадны для меня! Хочешь чашу чистого вина?

— Сейчас хочу, — пробормотал Диагор.

Когда Понсика удалилась, оставив на ограде террасы тяжелый поднос с двумя чашами и кратером неразбавленного вина, Гераклес произнес:

— Слушай и не перебивай, Диагор: если я буду отвлекаться, объяснения затянутся.

И он начал рассказ, медленно и тяжконого передвигаясь с одного конца террасы на другой, направляясь то к стенам, то к сверкающему саду, словно репетируя речь для Народного собрания. Его тучные руки охватывали слова медлительными жестами.*

[* Вязкое объяснение тайны, предложенное Гераклесом Понтором, тоже усиливает эйдезис, ибо обычно немногословный Разгадыватель растекается здесь в длинных щедрых отступлениях, продвигаясь вперед с медлительностью Герионовых волов. Я решил подготовить сжатый вариант. Там, где это нужно, я приведу в сносках подлинный текст.]

Трамах, Анфис и Эвний знакомятся с Менехмом. Когда? Где? Неизвестно, но это и неважно. Ясно, что Менехм предлагает им позировать для своих статуй и играть в театральных представлениях. Но, кроме того, он влюбляется в них и приглашает их участвовать в распутных вечеринках с другими эфебами.* [* «Мы можем представить себе их смех в ночи, — рассказывает Гераклес, — легкое покачивание перед медлительным резцом Менехма, залитые красным светом факелов юные тела…» — Примеч. пер.] Однако, он оказывает больше знаков внимания Анфису, чем двум другим юношам. Они начинают ревновать, и Трамах угрожает Менехму все рассказать, если скульптор не будет уделять одинаковое внимание всем троим.* [* «А за чарующим глотком вина наслаждений следует кислый осадок споров», добавляет Гераклес.]  Менехм напуган, он устраивает свидание с Трамахом в лесу. Трамах притворяется, что идет на охоту, но на самом деле отправляется в условленное место и спорит со скульптором. Тот, то ли по заранее обдуманному плану, то ли в порыве умопомрачения избивает его до смерти или до потери сознания и оставляет тело на растерзание зверям. Узнав об этом, Анфис и Эвний пугаются и однажды ночью требуют у Менехма объяснений. Менехм бесстрастно признается в преступлении, возможно, для того, чтобы запугать их, и Анфис решает бежать из Афин под предлогом службы в армии. Эвний, который не может вырваться из власти Менехма, пугается и хочет его выдать, но скульптор убивает и его. Все происходит на глазах у Анфиса. Тогда Менехм решает жестоко исколоть труп Эвния ножом, а потом обливает его вином и переодевает в женскую одежду, чтобы все думали, что это просто сумасшедшая выходка пьяного подростка.* [* «Обрати внимание на хитрость Менехма! — говорит Гераклес. — Сразу видно, что он художник: он знает, что внешний вид, наружность — сильнодействующее зелье. Когда мы увидели, что от Эвния несет вином и что он переодет в женщину, мы сразу подумали: «Юноша, который так напивается и наряжается, способен на все». Вот где ловушка: привычное русло наших моральных суждений полностью отвергает факты, видные суждению рациональному!».] Вот и все.* [* Тогда Диагор возражает: «А лилия?». Гераклес, раздраженный тем, что его прервали, поясняет: «Это всего лишь поэтическая подробность. Менехм же художник». Но Гераклес все же не знает, что лилия — не «поэтическая» подробность, а эйдетическая, а значит, она непостижима для его логики литературного персонажа. Лилия — подсказка для читателя, а не для Гераклеса. Продолжаю отсюда обычный диалог.]

— Все, о чем я поведал тебе, любезный Диагор, — мои умозаключения, сделанные до и сразу после разговора с Менехмом. Я был почти уверен в его виновности, но как мне было убедиться окончательно? Тогда я подумал об Анфисе: он был самым слабым местом на ветке, которое могло сломаться под легчайшим нажимом… Я составил простой план: за ужином в Академии, пока все вы тратили время за разговорами о поэтической философии, я следил за нашим прекрасным виночерпием. Как ты знаешь, виночерпии подают гостям вино в положенном порядке. Когда я был уверен, что Анфис подойдет к моему ложу, я достал из плаща клочок папируса и молча отдал ему, сопроводив письмо более чем красноречивым жестом. Там было написано: «Я все знаю о смерти Эвния. Если не хочешь, чтоб я заговорил, не возвращайся с вином для следующего гостя: подожди минутку на кухне, один».

— Как ты мог быть так уверен в том, что Анфис присутствовал при смерти Эвния?

Гераклес вдруг расплылся в довольной улыбке, как будто именно этого вопроса он и ждал. Он прищурил глаза и ответил:

— Я не был уверен! Мое письмо было наживкой, но Анфис на нее клюнул. Когда я заметил, что он долго не несет вино следующему гостю… этому твоему приятелю, который движется так, словно у него не кости, а речной тростник…

— Каликлу, — кивнул Диагор. — Да, теперь я вспомнил, что он на минутку вышел…