Афинские убийства, или Пещера идей

— Обо всем-то ты делаешь выводы… — Он ерошил сожженной рукой усы и бороду. — Всегда выводы, Гераклес… Мир предстает перед тобой в маске немой, а ты делаешь и делаешь выводы… — Он покачал головой, и на лице у него появилось странное выражение, будто он восхищался упрямством логики своего друга. — Ты — афинянин до невероятной степени, Гераклес. Платоники, как тот твой заказчик в прошлый раз, по крайней мере верят в абсолютные нерушимые истины, которые не могут увидеть… Но ты?.. Во что веришь ты? В сделанные тобой выводы?

— Я верю лишь в то, что могу увидеть, — совершенно просто ответил Гераклес. — Выводы — это просто еще один способ смотреть на вещи.

— Представляю себе мир, полный таких, как ты. — Крантор умолк и ухмыльнулся, словно и в самом деле представил его себе. — Как бы это было грустно.

— Все бы молча функционировало, — возразил Гераклес. — Грустным был бы мир платоников: по улицам они ходили бы, словно летая, с закрытыми глазами, устремившись мыслью в незримое.

Оба они засмеялись, но Крантор первым остановился и сказал странным тоном:

— Тогда, значит, самый лучший выход — это мир с такими, как я.

Гераклес смешливо приподнял брови.

— Как ты? В один прекрасный момент им бы захотелось сжечь себе руки или ноги или биться головой о стенку… Вес ходили бы изувеченные. И неизвестно еще, не было ли бы и таких, кого изувечили другие…

— Обязательно, — быстро откликнулся Крантор. — На самом деле так и происходит каждый день во всех мирах. Например, рыба, которой ты угощал меня сегодня, изувечена нашими острыми зубами. Платоники верят в незримое, ты веришь в зримое… Но все вы за едой увечите мясо и рыбу. Или смоквы.

Не обращая внимание на насмешку, Гераклес проглотил поднесенную ко рту смокву. Крантор продолжал:

— Вы думаете, размышляете, верите, лелеете веру… Но Истина… Где Истина? — И он оглушительно расхохотался, так что даже грудь его затряслась от смеха. Несколько птиц, как остроклювые листья, сорвались с крон деревьев.

Последовало молчание, и черные зрачки Крантора уставились на Гераклеса.

— Я обратил внимание, что ты глаз не сводишь со шрамов на моей правой руке, — заметил он. — Они тоже тебя отвлекают? О Гераклес, как я рад, что сделал это тогда вечером, в Эвбее, когда мы спорили о чем-то, как сегодня! Помнишь? Мы с тобой сидели одни рядом с маленьким очагом в моей хижине. Я сказал тебе: «Если бы мне сейчас захотелось обжечь правую руку и я обжег ее, я доказал бы тебе, что есть вещи, которые нельзя объяснить с помощью логики». Ты возразил: «Нет, Крантор, потому что с помощью логики легко объяснить, что ты сделал это, чтобы доказать, что есть вещи, которые нельзя объяснить с помощью логики». Тогда я протянул руку и положил ее в огонь. — Он сделал такой же жест, протянув правую руку вдоль стола, и продолжил: — Ты изумился, вскочил одним прыжком и воскликнул: «Крантор, что ты творишь, Зевса ради!» А я ответил, не убирая руку: «Чему ты так удивляешься. Гераклес? Не тому ли, что вопреки твоей логике я все-таки жгу свою руку? Не тому ли, что вопреки всем логическим объяснениям причины моих действий, которые порождает твой мозг, на самом деле, в действительности, Гераклес Понтор, я сам себя жгу?» — И он снова громко расхохотался. — На что тебе разум, когда на твоих глазах Действительность жжет себе руки?

Гераклес опустил глаза к чаше.

— Да уж, Крантор, есть загадка, перед которой мой разум бессилен, — сказал он. — Как может быть, что мы друзья?

Они снова немного посмеялись. В эту минуту маленькая птичка села на край стола, взмахивая тонкими темными крыльями. Крантор молча наблюдал за ней.*

[* Присутствие этой птицы отнюдь не бессмысленно, как уже должен был догадаться читатель. Напротив, вместе с бабочками и эйдетическими садовыми птицами оно подчеркивает скрытый образ Стимфальских птиц. Этой же цели служит заметное повторение слов «острый», «выгнутый», «остроклювый», которые мастерски намекают на птичий клюв.]

— Посмотри на эту птицу, к примеру, — сказал он. — Почему она села на стол? Почему она здесь, с нами?

— Какая-то причина должна быть, наверное, надо ее спросить.

— Я не шучу: с твоей точки зрения можно подумать, что эта птичка играет более важную роль в наших жизнях, чем кажется…

— О чем ты?

— Возможно… — В голосе Крантора зазвучали таинственные нотки. — Возможно, она — часть ключа, который пояснил бы наше существование в великой Книге мира…

Гераклес улыбнулся, хотя настроение его хорошим назвать было нельзя.

— Ты теперь веришь в это?

— Нет. Я излагаю только твою точку зрения. Знаешь ведь: кто везде ищет объяснения, рискует их выдумать.

— Никто не мог бы выдумать такой глупости, Крантор. Кто может верить в то, что присутствие здесь этой птицы — часть… как ты сказал… все разъясняющей разгадки?*

[* Новая игра хитрого автора с читателями! Герои, не подозревая о правде — конечно, ведь они просто герои текста, в котором скрыт тайный ключ, — насмехаются над эйдетическим присутствием птицы.]