Афиканский роман

"Хорошо, я пойду, только не кричи", – Лариса заткнула уши ватными берушами, которые вынула только тогда, когда Земфира Наумовна открыла ей дверь.

"Это ты? – встала в непримиримую позу старшая переводчица. – Ты что тут делаешь? Нам вроде не о чем с тобой разговаривать".

"Переводчикам всегда есть о чём поговорить, – вполголоса заметила Лариса. – Нас объединяет французский язык. Так я пройду?"

"Ну, проходи, раз так", – немного опешила Земфира Наумовна.

Она провела коллегу в свою комнату, обогнув татарскую семью, которая ужинала в гостиной. Семья, как один человек, проводила девушку тусклым взглядом.

Земфира Наумовна делила досуг со сладкозвучным Шарлем Азнавуром.

"Сейчас будет грамматическая песня. Советую обратить внимание", – назидательным тоном сказала старшая переводчица.

Лариса прекрасно знала эту песню: Азнавур пел её в "Conditionnel".[87]

"Ты что – нибудь поняла?" – в лоб спросила старшая по званию.

Лариса встрепенулась – и чуть не позволила себе лишнее.

"Тс-с-с", – зашикал внутренний голос, и девушка закрыла рот на замок.

За двоих говорила говорливая старшая переводчица. Она поделилась с младшей своим алжирским опытом, рассказала про своих московских студентов, дала едкие характеристики общим знакомым.

"По – моему, ты недооцениваешь Иван Иваныча", – не выдержала Лариса.

"Почему же? Как раз оцениваю по достоинству, – со злой иронией произнесла Земфира. – Он ещё не толкнул тебя в чью – нибудь постель?"

"Как раз наоборот. Он большой морали… " – закашлялась Лариса.

"Это только так кажется, – Земфира притушила смердящую сигарету. – Он большой трус, даже согрешить боится. Но больше всего на свете он боится потерять тёплое местечко. Он тебе уже говорил, что надо со всеми дружить? Ещё нет? Жди – обязательно скажет. Заруби на своём хорошеньком носу: это опасный стукач, который на всех собирает компромат. Но ты для него – свой человек, своя переводчица в доску. Вернее, личная собственность. На нас здесь смотрят, как на вещи, которые все могут использовать. Он будет тебя защищать, пока ему это выгодно. Но при необходимости сдаст, не раздумывая. Добренький Иван Иваныч угождает всем подряд, но в первую очередь – алжирским практикантам. От них, от их мнения во многом зависит его дальнейшая карьера. Чтобы их ублажить, он перешагнёт не только через тебя, но и через свою Зою Львовну. Эта безголовая финтифлюшка…»

У Ларисы помутилось в голове и потемнело в глазах. В виски стучала неотступная мысль: "Какая гадость, какая гадость!" Девушка без промедления распрощалась с меркантильной наставницей, но на этот раз – подчёркнуто корректно.

"А ты вообще – то ничего, – одобрительно произнесла старшая переводчица. – Будет нужна моя помощь – приходи".

"Помощников хоть отбавляй", – без восторга подумала Лариса, а во всеуслышание горячо поблагодарила Земфиру Наумовну за сердечный приём.

"В постели хорошо, как в раю", – на ходу бредила занемогшая девушка, но… путь к обители пролегал мимо злокозненной пары.

"Ну, как? Сдружились?" – натянуто улыбнулся Иван Иваныч.

Лариса неопределённо повела плечами и с тоской вообразила, как будет сейчас объясняться. По счастью, эту миссию взяла на себя велеречивая Зоя Львовна:

"И чего там дружить? Это с кем дружить – с Земфиркой? Ставит из себя! Тоже мне красавица! Между прочим, она старше меня на два года. А вы знаете, какие у неё груди? Она шьёт на заказ бюстгальтеры и в них завёртывает груди, как колбасу. А ещё она путается с этим кабилом… как его… с Джамелём".

Иван Иваныч запасся терпением и принялся лечить супругу от недержания речи.

"Поменьше говори – побольше слушай", – были последние слова, которые дошли до сознания Ларисы, когда она засыпала мёртвым сном.

11

«Как выяснилось, я – из другой оперы или, вернее, пьесы, – удручённо подумала ожившая героиня. – Как там у Островского? Я – вещь в глазах двуногих самцов. И что же мне теперь делать? В любом случае суицид мне не подходит. Будем жить и бороться. Жить очень хочется, а бороться очень не хочется. Воодушевимся классикой: у верблюда два горба, потому что жизнь – борьба».

Взбунтовавшаяся «бесприданница» с вызовом посмотрела на свой хара'ктерный будильник, убедилась в том, что он, – вероятно, из вредности – показывал половину девятого, изловчилась – и не опоздала на работу!

Впрочем, можно было и опоздать, потому что ни в аудитории, ни в складском помещении её никто не выслеживал.

После двух часов ударной работы передовая переводчица, переведя дух, покинула насиженное место и, приговаривая: "Мы не рабы, рабы не мы", взялась за легчайшие физические упражнения. Через несколько минут вошла во вкус и стала изображать музыкальное сопровождение.