К обеду был на месте. Одну лошадку привязал и дал овса. Пересел на свежую. Если Гурский все организовал, то он мое письмо прочитал. Знает и место, и время.
Примерно в два пополудни я двинулся из кустов на дорогу перед перелеском. До места встречи метров четыреста. Меня видно хорошо. С другой стороны дороги показалась синяя бекеша. Тоже издалека заметно.
Не спеша мы съехались. Обнялись, как старые друзья.
— Сидят в кустах с вашей стороны, Андрей Георгиевич, — шепнул Карп, — двое вроде. Укрылись полотном, а пар выдает и их и лошадей.
— Давай сверток, — я забрал муляж, — а теперь что есть мочи гони.
Карп рванул по замерзшему полю. Я поднял сверток в руке, вроде, как перекладываю по удобней, развернулся и пришпорил коня. Дорога метнулась навстречу. Из-за плеча оглянулся. За мной летел одинокий всадник, белая простыня развевалась, как бурка. Чапаев, прямо. Карпа у леса догоняли двое. Все-таки есть разница между объезженными под седло лошадьми и породистыми скакунами за пятьсот рублей и дороже. И ездок из меня еще тот. В седле я уже не трясусь, как мешок с картошкой, но и рекордов не поставлю.
Всадник догонял. Мысли пронеслись: а где остальные? Мало людейдля задержания. Очень мало. Или не всех вижу? Они не собираются меня брать, мелькнула догадка. И ничего не собираются в продолжение.
Сейчас видны бравые усы Гурского. Значит все-таки он! Отлично сыграно. И свидетелей отослал подальше, молодец какой. Меня просто убьют. И Карпа тоже. Зачем? Не знаю, но именно так чувствую. Это осознание вызвало страх. Уйти любой ценой!
Я дернул повод влево. Мелькнули кусты. Конь еле перескочил через поваленный ствол. А вот через яму не перепрыгнул, остановился резко, припал на колени, а я полетел кубарем в заснеженные листья. Успел встать и схватить, что под руку попалось. Дмитрий Семенович уже тут как тут. Кувырок и удар палкой по руке с пистолетом. Не выбил. Щелчок. Осечка. Видно, по курку попал.
Гурский прыгнул сверху, и мы покатились в драке. Пистолет я не успел выхватить, нож тоже. Полицмейстер физически очень силен. Лицо перекошено злостью.
— Конец тебе, сволочь английская, — прошипел он, дотягиваясь до горла.
— Сам такой, — хриплю я.
Издалека донеслись выстрелы. «Идиоты» — одними губами шепнул Гурский и на мгновение ослабил хватку. Я зацепил руку ногами, пытаясь сделать болевой на локтевой сустав. Не тут-то было. Свободной рукой он влепил мне по уху. Ничего не оставалось делать, как оттолкнуть его ногой, чтобы выиграть пространство и попытаться вытянуть нож. Это удалось. Полицмейстер отлетел на полтора метра. Я повернулся на спину.
В этот момент над ямой возникли три фигуры. Гурский тоже уставился на них.
Посредине стоял лощеный господин с суровым вытянутым лицом. Холеные аккуратные бакенбардыделали его похожим на профессора Мариарти. Два других с лицами убийц. Даже усы не скрывали шрамы. Каждый держал по два пистолета. Главный что-то бросил им на английском. Затем обратился в нашу сторону:
— Сам господин Гурский! Какая удача! — руки в белых перчатках несколько раз хлопнули, — а мы — то думаем, куда Выуехали из Петербурга?
Сзади появился Тростянский:
— Это он! Самозванец.
В руке Мариарти появился маленький пистолет.
Глава 18
В голове гудело. Я сидел спина к спине с Гурским. Веревки врезались даже через одежду.
Это была очень плохая идея. Увидев пистолет, я поднял руки и поднялся по пологому краю лесной ямы: «Не стреляйте, я все скажу, это он меня заставил. Тростянский, хоть ты подтверди».
Я протянул руки в сторону Антуана. Пистолет звероподобного помощника оказался рядом. Удар под ствол, рывок наружу и вниз. У него в другой руке второй пистолет, так стрелять ему будет неудобно. Удар кулаком в пах. Из ощеренного рта вырвалось кряхтение, тело поползло вниз. Сейчас прикроюсь этим агентом Смитом, все же на него он больше похож, чем на Мариарти, отберу пистолет и выстрелю во второго, подумал я. Антуан не боец, его можно в расчет не брать.
А вот агента надо было бы. Он не только командовать умеет. В один кошачий прыжок с места он оказался надо мной. И удар за ухо через тело помощника отправил меня в туман и тьму.
— Ай-ай, молодой человек, — раздался голос с акцентом, — вы живы только по тому, что мне любопытно видеть Вас. А Вы добавили к своим преступлениям еще и мое недоверие.
— Это к каким преступлениям? — прощупываю его я.
— К самым серьезным. Участие в заговоре против Его Императорского Величества достаточное основание для виселицы и позора всем Вашим детям и родственникам. А какие надежды подавали!
— Какой еще заговор? — искренне удивился я.
— А разве господин Гурский не сказал? Впрочем, это в его стиле. Обычный заговор. В пользу Великого князя Николая Павловича против его брата Александра Павловича.
— Не знаю ни про какие заговоры. Я помещик Зарайский. И Дмитрий Семенович любезно помогал мне в некоторых вопросах.