В полной тишине я отошел от стола. Снял маску.
— Трубку прочищать ежедневно. Кожу маслом смазывать. Кризис минует, снимем и зашьем, — вытер пот и огляделся, — что смотрите? Это еще не все. А ну как перейдет в токсическую форму? Тогда беда. Что там наш Рослин, интересно?
«Рослин, Рослин», — зашелестело по залу.
— Разрешите доложить, — выскочил вперед полицейский чин, весь трясется от обстоятельств, косит в две стороны, на меня и на губернатора, — ученый господин пристроен в гимназии. Колбы с порошками ему от Веретенникова везут. В трактире Алехина готовят биточки и разварного судака.
Местный полицмейстер из дверей грозит ему кулаком. Я поймал Аленкин взгляд и кивнул. Она тут же проскользнула к подруге, не обращая внимание на учтивые поклоны.
— Господа! Но позвольте! — доктор в черном сюртуке и с пышными баккенбардами развел руки в стороны, — я решительно отказываюсь понимать. Открытие трахеи живому человеку сделано без смертельных последствий впервые в Европе, а может, и в мире.
— Поразительно! Сонную болезнь можно победить. В Европе сейчас эпидемия, но там не знакомы с такой операцией, — подхватил другой.
— Если раньше господин Зарайский нам представлен верным помощником Сергея Павловича, то сейчас мы все свидетели, как он оперировал самостоятельно. Кто вы, Андрей Георгиевич?
— Весьма польщен вниманием, — невпопад отвечаю я, — но силы мои иссякли. Прошу все вопросы отложить до завтра. И повторю, ничего еще не кончено. Угроза остается.
— Действительно, уважаемые медикусы, — бросился на спасение Баумгартен, — господин Зарайский после дороги и после сложной и необычной, насколько я понимаю, операции устал. Дадим ему возможность отдохнуть.
— Не просто необычная, а выдающаяся, — сказал врач с бакенбардами, — завтра мы все попросим Андрея Георгиевича и Сергея Павловича об аудиенции. Я ночь спать не буду от нетерпения.
Но ночь не спали мы.
К утру Рослин принес мутноватую жидкость в колбе. Мы как раз пили кофе. Чета Баумгартенов с нами. Алена есть отказалась. Я заставил ее ходить в маске и халате, которые обязал менять два раза в сутки.
— Не очень стойкое вещество, — сжал плечи Химик, — для очистки нужно больше времени, но и тогда хватит только на неделю, много на две.
— Какова же концентрация? — Спросил я.
— Десятая часть в дистилированной воде.
— Реактивы еще есть? — поставил я маленькую форфоровую чашку на стол.
— Мало очень. Еще на раз или два.
— Не беспокойтесь, пошлем в Москву, — нахмурился губернатор.
— Сергей Павлович, — я откинулся в кресле, — нужно спринцевать горло, пока пленки не исчезнут. Несколько раз в день. Столовая супная ложка на чарку воды.
— Я очень вас прошу не покидать нас, — пробасил Баумгартен, — весь дом к вашим услугам.
— Конечно, Карл Иванович. Да и супруга не оставит Каролину. И нижайшая просьба к Вам. Спасите от врачей. Не мастер я лекции читать. Можно придумать всяких сказок, но не хочу.
— Приложу все усилия.
От медиков меня не спасли. С рассветом я завалился спать. Тихонько под бочок легла жена. Уже было за полдень, когда в тишине и сумраке тяжелых занавес я проснулся. Алена уже одета. Перехватила поднос с кофе у слуги и подала сама.
— Как Каролина? — Я потянул напиток.
— Петров не дает ей встать. Она переживает, что пока не говорит. Только если трубку заткнуть пальцем.
— Давайте там без экспериментов. И так еле держится. А если внутрь протолкнете?
— Ты когда к народу выйдешь?
— К какому?
— А какой тебя с утра дожидается. Вчерашний дяденька, на лысого медведя похожий. А с ним еще четверо, — Алена перехватила мое нарастающее возмущение, — Карл Иванович лично битый час рассказывал про твою тонкую натуру и непростую судьбу. Не вразумились. На страждущем человечестве и ближайшей эпидемии Карл Иванович сдался. Согласились быть деликатными, но не ушли. Ждут.
— А что Петров?
— Делает умное лицо и несет несуразицу. Я не поняла. Намеки все какие-то. На знание не для всех. Но и никто не понял.
— Еще не хватало!
— Они после этих намеков точно не уйдут.
— А ты что думаешь?
— Скажи, наитие вышло. Или кто из святых рукой твоей водил, а сам, мол, не помнишь. Оттого сразу и не открылся.
— Хорошие версии. Но ненадолго. Это для Веретенникова пойдет, а для врачей стыдно такое выдавать. Скажи, что через полчаса буду. В кабинет проводи, который Карл Иванович выделил.
Теперь надо собраться с мыслями и не сболтнуть глупость. Я не хирург, а фельдшер деревенский, да и то, очень давно бывший. И что я сунулся с этой медициной? В сознании услужливо всплыл ответ: «А не ты ли собирался жить, как считаешь нужным? А теперь в кусты? Не мог по- другому, вот и сунулся. Лучше уж пусть такое слабое место, чем другое».
Доктора расселись на стульях. При моем появлении встали и с достоинством представились. Того, который с бакенбардами, звали Федор Петрович Шац. Его, как и многих других, прислали в провинцию из Петербурга по указанию Его Императорского Величества для устройства врачебной помощи.