Аэростаты. Первая кровь

Я старалась не принимать в расчет весьма нетривиальную информацию, которую сообщил мне Пий о своей прошлой жизни. Но и без этого они оба, и отец и сын, каждый на свой лад, были в высшей степени загадочными персонажами.

Манеры Грегуара Руссера были до крайности неприятными; то, что он позволил себе без предупреждения шпионить за нами во время урока, меня возмутило. Вдобавок что-то отталкивало меня в нем самом, но я не могла определить это словами.

В мои обязанности входило заниматься не с отцом, а с сыном. Я сочувствовала ему. Понимала, как ему трудно. Шестнадцать лет – само по себе испытание, и еще какое, а уж тем более когда ты прибыл с Каймановых островов в Брюссель, город, чье гостеприимство вечно преувеличивают. За всю жизнь он не прочел ни одной книги! Винить в этом школьное образование казалось мне упрощением. Разве родители не могли его к этому подтолкнуть? И почему папаша, который хотел, чтобы сын прочел “Красное и черное” за одну ночь, не догадался за шестнадцать лет приобщить его к радостям чтения?

Я была всего на три года старше Пия, и у меня это произошло совершенно естественно. Мама читала мне сказки Перро, сидя у моей кровати, и подразумевалось, что со временем я сама освою эти колдовские письмена. С восьми лет я пристрастилась к погружениям в волшебный мир разных чудодеев – Гектора Мало, Жюля Верна и графини де Сегюр. Путь был открыт, школе оставалось лишь двигаться в том же направлении.

“Сейчас он, видимо, как раз читает”, – сказала я себе, думая о Пие. На каком он месте? Отождествляет себя с Жюльеном или презирает его? Он так явно не в ладу с самим собой! Обычное дело, кризис переходного возраста, или что-то другое?

Внешне он не красавец, но при этом совсем не урод, просто худой и нескладный, как все подростки. Похож ли он на отца? Мне показалось, что нет. Судя по некоторым признакам, отца он не любил. Тут я его понимала!

Через день Пий встретил меня с подчеркнутой вежливостью, которую демонстрировал в отсутствие отца. Я села на диван и указала ему место рядом с собой.

– Вы прочли “Красное и черное” до конца?

– Да.

– Ну и как?

– Я прочел. Вы ведь этого от меня требовали?

– Да. И что вы думаете?

– А я должен еще что-то думать?

– Как же иначе.

– Что вы называете словом “думать”?

– Вам понравилась книга?

– Нет! Нет, конечно!

– Почему конечно?

– Потому что я мог бы потратить это время на кучу более стоящих вещей.

– Например?

– Да хоть на математику.

– Согласитесь, что это не есть фундаментальная причина, позволяющая считать книгу плохой.

– Вы хотите фундаментальную причину? Так бы и говорили. Я считаю книгу плохой, потому что это литература для девчонок.

– Жюльен Сорель не девчонка, и Стендаль тоже.

– Сразу чувствуется, что эта история адресована девушкам. Стендаль хотел, чтобы читательницы влюбились в Жюльена Сореля.

– Да будет вам известно, что и многие читатели влюблялись в Жюльена.

– Разумеется. Пидоры.

– Не только.

– Я, во всяком случае, – нет. Мне этот тип отвратителен.

– Попробуйте обосновать свое отношение.

– Он противный!

– Понимаю вашу точку зрения.

– Вы думали, книга мне понравится?

– Я ничего не думала.

– А вам она нравится?

– Это одна из моих самых любимых книг.

– Значит, вам нравится и Жюльен?

– Не уверена. Любить роман не значит обязательно любить его персонажей.

– Вам нравится сама история?

– Да.

– Как она может вам нравиться? История про непомерные амбиции, что само по себе ничтожно, и вдобавок амбиции эти рушатся по совершенно нелепой причине.

– Вы выносите моральную оценку. Любовь к книге тут ни при чем.

– А что при чем в конечном счете?

– Удовольствие, которое мы получаем от чтения.

– Я никогда не смогу получать удовольствие от чтения.

– Вы пока не знаете. Эта книга удовольствия вам не доставила. Возможно, другая доставит.

– Какая?

– Не знаю. Найдем.

Внезапно, повинуясь интуиции, я взяла книгу Стендаля, лежавшую на низком столике, открыла ее наугад и протянула Пию:

– Почитайте вслух.

– Я же сказал, мне книга не нравится! – возмутился он.

– Не в этом дело.

Он сердито вздохнул и повиновался. Из протеста он нарочно тараторил, читал механически, без всякого выражения.

– Очень хорошо, – остановила его я.

– Ну и что вам это дало? – спросил он.

Я не ответила и поднялась, чтобы осмотреть книжные полки.

– Тут столько книг, и у вас ни разу не возникло желания в них заглянуть?

– Чистая показуха. Моя мать наверняка тоже их не читала. А отец – поди знай.

– Почему бы их не спросить?

Он хмыкнул.

Я наткнулась на “Илиаду”. Взяла ее и вернулась на диван.

– Вот ваше следующее чтение.

– Это что?

– Гомер. Вы никогда о нем не слыхали?

– Что-то старое?

– Это еще слабо сказано. Вы говорили, что увлекаетесь оружием. Это про войну.

– Сколько времени вы мне даете на чтение?

– Трудно определить точно. Позвоните, когда дочитаете.

Он посмотрел на меня как на конченую кретинку. По его глазам я ясно увидела, что пронеслось у него в голове: “Я ведь могу не позвонить тебе никогда, дура несчастная!” Я понимала это, но решила, что стоит рискнуть.

Выходя, я, как и опасалась, столкнулась с отцом, который затащил меня к себе в кабинет и высказался без церемоний.