Адриан

Ego nolo Florus
Esse,
Ambulare per
Tabernas:
Latitare per
pupinas,
Culices pati
Rotundas.
Флором быть я не желаю,
По трактирам всяким шляться,
По харчевням укрываться,
От клопов страдая круглых[372].

Такой вот занятный обмен стихотворными колкостями между императором и его подданным. Если поэт Флор — это Луций Анней Флор (70–130), современник Адриана, то такой обмен эпиграммами неудивителен. Ведь Флор автор не только краткой истории Римской империи[373], он, возможно, написал также поэму об Адриане. Да, в своё время он воспел решимость Траяна вернуться к завоевательным войнам: «Лишь при Траяне народ империи вновь напряг свои мускулы, и вспыхнули надежды, что, вопреки всеобщему ожиданию, старость империи зазеленела возвращённой юностью»[374]. Но как человек умный, глубокий, великий патриот Римской империи, что было совершенно естественно для высококультурного римлянина той эпохи, Флор не мог не оценить мудрости проводимой Адрианом политики. Тем более что был Флор поклонником основателя Принципата — Август являлся его кумиром[375]. Политика же Адриана после очевидного провала восточного похода Марка Ульпия Траяна выглядела благоразумным возвращением не столько к практике нелюбимого сенаторами Тиберия, сколько к заветам Августа. Потому Адриан мог восприниматься достойным литератором, историком и поэтом как Август новейших времён. Отношение к политическому курсу преемника Траяна Флор выразил следующим своим умозаключением: «Важнее удержать провинцию, чем её завоевать, труднее удержать провинцию, чем её завоевать, добытое силой удерживается законностью»[376].

Такие слова были, что называется, бальзамом на сердце Адриана. Ведь это была чётко изложенная суть его политики. И что особенно важно, Флор подчёркивал важность законности для сохранения Империей своих обширных и таких разных владений в таких не похожих друг на друга землях. Адриан, уделяя исключительное, как мы помним, внимание судопроизводству как в центре державы, так и в провинциях, не мог в этих словах не увидеть одобрения своего политического курса. Потому справедливо считать Флора не просто человеком эпохи Адриана, но и представителем, а лучше сказать, её идеологом[377]. Взаимной симпатии между двумя интеллектуалами, чему, как мы видим, вовсе не мешает разница в статусе, мог способствовать и интерес Флора к географическим описаниям. Он был близок и понятен императору-путешественнику[378].

Однако для того, чтобы эта единственно разумная в то время и в том положении, в каком находилась Римская империя, политика успешно осуществлялась, требовались дисциплина и послушание всех слоёв населения державы: сенаторов, всаднического сословия, военных, чиновников[379]. В армии Адриан и должной дисциплины, и должного повиновения добился. Более того, армия сама признала эти требования необходимым условием своего существования. Потому никогда ещё римские воины не несли свою нелёгкую службу так ревностно и так непритязательно, как во времена просвещённой монархии Адриана[380].

Перейдём теперь к конкретным мероприятиям принцепса по укреплению границ Империи. Для Галлии, куда император направил стопы в первом своём путешествии, важнейшим был, разумеется, германский лимес (рубеж) — граница с опасными, не раз уже причинявшими римлянам серьёзнейшие неприятности варварскими племенами. Вспомним только гибель в Тевтобургском лесу трёх легионов Квинтилия Вара, потерю, казалось, недавно обретённых и вроде бы даже закреплённых благодаря походам Тиберия земель между Рейном и Альбисом (Эльбой). И хотя походы Германика, а затем и Домициана против германцев провозглашались в Риме победными, и даже триумфы по этим поводам справляли, менее опасной рейнская граница принципиально не становилась. Отдельные успехи, например война Траяна (тогда ещё наместника Верхней Германии) с хаттами, носили характер локальный, общей картины римско-германских отношений не изменили и рейнскую границу безопасной не сделали.