Адриан

На рубеже тысячелетий в степях Северного Причерноморья появился новый хозяин. Иранцев-скифов сменили иранцы же сарматы, ранее обитавшие в степях Северного Кавказа. Сарматы не создали единого племенного союза, не создали царств, подобным скифским царствам Атея или Скилура. Но их отдельные племена были весьма многочисленны и очень сильны в военном отношении. Если у их родственников скифов превалировала лёгкая, замечательно подвижная и манёвренная конница, из-за чего в так называемой «скифской войне» они были неуязвимы, то сарматы создали новый вид кавалерии: тяжеловооружённую конницу. Сарматы носили чешуйчатые доспехи, конические металлические шлемы. Вооружены они были длинными копьями, а за спинами у них были длинные мечи в ножнах, которые сарматские воины доставали из-за плеча обеими руками. Как все кочевники, сарматы великолепно использовали луки, перед прямым столкновением осыпая противника градом стрел. Любопытно, что щитов у сарматов не было[86].

В конце шестидесятых годов сарматы и римляне столкнулись в Мёзии. Публий Корнелий Тацит сообщает нам в своей «Истории» подробные сведения об этой войне. Она представляет для нас особый интерес, поскольку сарматы — одни из тех врагов Рима, с которыми не раз придётся столкнуться и нашему герою. И именно в противостоянии с сарматами ему суждено будет не раз отличиться, а также суметь наладить и относительно мирное соседство как раз в Нижнем Подунавье, в Мёзии.

В 68–70 годах в Римской империи полыхала гражданская война, что не могло не ослабить охрану рубежей державы, поскольку большинство легионов сражались под орлами претендентов на высшую власть. Сарматы, конечно, заметили это, почему их поведение на римском лимесе и становилось всё более и более дерзким. В 68 году, зимой, им удалось на рубежах Мёзии истребить две римские когорты — около тысячи воинов. Понятно, что дерзость сарматов резко возросла в следующем, 69 году — они отважились на вторжение в римскую провинцию. Вот что сообщает нам об этом Тацит:

«У всех мысли были заняты гражданской войной, и границы стали охраняться менее тщательно. Сарматское племя роксоланов, предыдущей зимой уничтожившее две когорты и окрылённое успехом, вторглось в Мёзию. Их конный отряд состоял из девяти тысяч человек, опьянённых недавней победой, помышлявших больше о грабеже, чем о сражении. Они двигались поэтому без определённого плана, не принимая никаких мер предосторожности, пока неожиданно не встретились со вспомогательными силами третьего легиона (это был Legio III Gallica — Третий Гальский легион. — И. К.). Римляне наступали в полном боевом порядке, у сарматов же к этому времени одни разбрелись по округе в поисках добычи, другие тащили тюки с награбленным добром; лошади их ступали неуверенно, и они, будто связанные по рукам и ногам, падали под мечами солдат. Как это ни странно, сила и доблесть сарматов заключены не в них самих: нет никого хуже и слабее их в пешем бою, но вряд ли существует войско, способное устоять перед натиском их конных орд. В тот день, однако, шёл дождь, лёд таял, и они не могли пользоваться ни пиками, ни своими длиннейшими мечами, которые сарматы держат обеими руками; лошади их скользили по грязи, а тяжёлые панцири не давали им сражаться. Эти панцири, которые у них носят все вожди и знать, делаются из пригнанных друг к другу железных пластин или из самой твёрдой кожи; они действительно непроницаемы для стрел и камней, но если врагам удаётся повалить человека в таком панцире на землю, то подняться он сам уже не может. Вдобавок ко всему их лошади вязли в глубоком и рыхлом снегу, и это отнимало у них последние силы. Римские солдаты, свободно двигавшиеся в своих лёгких кожаных панцирях, засыпали их дротиками и копьями, а если ход битвы того требовал, переходили в рукопашную и пронзали своими короткими мечами ничем не защищённых сарматов, у которых даже не принято пользоваться щитами. Немногие, которым удалось спастись, бежали в болото, где погибли от холода и ран. После того как весть об этой победе достигла Рима, проконсул Мёзии Марк Апоний был награждён триумфальной статуей, а легаты легионов Фульв Аврелий, Юлиан Теттий и Нумизий Луп — консульскими знаками отличия. Отон был весьма обрадован, приписал славу этой победы себе и старался создать впечатление, будто военное счастье ему улыбается, а его полководцы и его войска стяжали государству новую славу»[87].