Адрес: Центавр

— Это всего лишь твои предположения, не так ли? Существует вероятность, что ты найдешь правильные составляющие, если сможешь расширить эксперимент?

— Прошу тебя, — сказала Джерианн. — Всего на несколько недель. Даже меньше, если все пойдет так, как я думаю.

— Как насчет других дефектных? Им тоже нужны биопрепараты.

— Они могут подождать, а Морин не может.

— Тогда используй столько энергии, сколько потребуется, по крайней мере, в ближайшие несколько дней. Потом посмотрим.

— Спасибо тебе. — Джерианн прошлась по лаборатории, критически осматривая ее с разных ракурсов. — Конечно, мне нужна помощь. Мало того, что мы не додаем машине энергии, мы еще и не используем все ее возможности. С большим напряжением мы сможем увеличить количество лаборантов и работать эффективнее, чем прежде.

Доччи покачал головой.

— Об этом мы не договаривались. Можешь использовать энергию для уже налаженного производства. Но расширять лабораторию за счет привлечения дополнительных людей нельзя. Все технари уже чем-то заняты.

— Но это же тонкая работа, — принялась уговаривать Джерианн. — Синтезатор — не кувалда, которой дробят молекулы, чтобы потом из осколков собрать новое химическое соединение. Это точный инструмент, сверхмикроскопический нож, аккуратно прорезающий то тут, то там и компонующий отдельные атомы в совершенно новую молекулу.

— Насчет энергии я не спорю, — твердо ответил Доччи. — Сказал, что можешь пользоваться, значит, пользуйся. А подготовленных людей не дам. Когда закончат то, над чем работают, тогда поглядим.

Она замерла, словно наткнулась на невидимую, но туго натянутую проволоку. Задумчиво посмотрела на него и пошла назад к синтезатору, под лампу, льющую на халатик провоцирующий свет. Под халатом была еще какая-то одежда, но она, казалось, исчезла.

— Ну, ради меня? Всего несколько человек на несколько дней. Для Морин это очень много значит.

— Сейчас я не могу дать тебе лаборантов, — упрямился Доччи.

Джерианн с любопытством взглянула на него и подошла поближе, словно хотела лучше рассмотреть.

— Я забыла. Кэмерон теперь с Ноной, да? Они собираются пожениться, как только доктор придумает какую-нибудь простенькую церемонию. И ты теперь ненавидишь женщин, правильно? Поэтому не предоставишь Морин того шанса, который ты предоставил бы мужчине.

Доччи даже отшатнулся, такой холодной ненавистью дышали эти слова. Он и не предполагал, что голос Джерианн может сочиться ядом.

— Ты приписываешь мне чувства, которые я никогда не испытывал. Я рад, что Нона нашла человека, способного с ней общаться. Но почему ты так заботишься о Морин? Она тебе никогда не нравилась.

— Пример логического мышления, — с горечью в голосе сказала Джерианн. — Какая разница, что я о ней думала. Если не помочь ей, она умрет, поэтому я сделаю все, чтобы помочь. И я ожидала бы того же от любого человека.

— Джерианн… — начал Доччи, но она уже убежала, сорвав халат и бросив его на крючок. Доччи остался наедине с машиной, попеременно то сердито гудевшей, то уютно мурлыкавшей. Он смотрел на нее безо всякого интереса, а рабочий цикл между тем закончился. Синтезатор удовлетворенно заворчал и выдал в реторту три капли бесцветной жидкости.

Если нет другого выхода, можно спасти Морин, вступив в переговоры с преследующей их экспедицией. У них наверняка имеются биопрепараты, которые тщетно пытается получить Джерианн. Но это означает капитуляцию, и единственная альтернатива — продолжать действовать по плану.

Доччи вышел из лаборатории и сделал большой крюк, чтобы обойти кабинет доктора. Хотя Кэмерон не стал бы давить на него, как Джерианн. Никто бы не стал. Почему она решила, что во всем виноват он?

13

В комнате поселились страх, отчаяние и одиночество. То ли безвременье, то ли вечность и неутолимая жажда то ли жизни, то ли гибели. Смена дня и ночи не имела значения — разум, замкнувшийся на себя, то озарялся вспышками сознания, то погружался во тьму. Свернувшееся в клубок восприятие пробовало робко коснуться окружающего мира и тут же пряталось в темные уголки сознания. Она жила во вселенной, которая больше не существовало, просто никак не могла до конца исчезнуть.

И в ней не раздавалось ни звука. У искаженных чувств, трепещущих и неуверенных в себе, звуки могли вызвать ассоциации с мужским началом.

— Где? — шевелила губами Морин. — Где ты теперь? — Она не слышала собственного голоса. Поэтому перестала разговаривать.

Это было запрещено.

Крови, выталкиваемой сердцем, деваться было некуда, и она обреченно возвращалась обратно. Она сердито струилась по бесчисленным венам, бухая в ушах, и горела от кислорода, нагнетаемого легкими. Разум обратился внутрь. Для жизни не осталось места. Нарушилось равновесие.

Ноги коснулись пола, и она встала с кровати. Какое тяжелое тело. Трубка в груди надрывно сипела. Кислорода хватало, даже в избытке, но в теле не осталось заменителей тех гормонов, которые регулируют обмен веществ. Оно распадалась на части, его разрывали неуправляемые процессы диссимиляции клеток.