Адольф Гитлер. Том 2

Для начала он навязал левым внутри партии, позиции которых на глазах становились все противоречивее, давно откладывавшееся выяснение отношений. Пока НСДАП была маргинальной партией и проявляла себя лишь в том шуме, который она устраивала, не имея возможности реализовать свои принципы в парламентах или правительствах, ей без труда удавалось скрывать идеологические разногласия в своих рядах. Однако успехи на местных выборах последнего времени постоянно заставляли её ответственно разъяснять свою позицию. Отто Штрассер и его сторонники, сгруппировавшиеся вокруг издательства «Кампфферлаг», упорно ставили под сомнение курс Гитлера на легальность и агрессивно отстаивали «тактику катастроф». Они разыгрывали роль неистовых антикапиталистов, требовали широкой национализации, союза с СССР или же, отступая от линии партии, поддерживали местные забастовочные движения. Естественно, что тем самым они не только подвергали риску едва наметившиеся связи партии с экономическими кругами, но своей бездумной тенденцией к обязательствам программного характера перечёркивали гитлеровскую тактику возможного отступления от собственных утверждений и открытости на все стороны. В январе вождь НСДАП потребовал у Отто Штрассера передачи издательства «Кампфферлаг». Двулично, перемежая лесть угрозами и попытками подкупа, а то и со слезами на глазах он предложил строптивому товарищу пост руководителя печати Мюнхенского центра, а за издательство обещал около 80 тысяч марок. Он заклинал его как старого солдата и национал-социалиста с многолетним стажем, но Штрассер, считавший себя лордом-хранителем национал-социалистической идеи в её подлинном виде, отклонил все предложения и не испугался угроз. 21 и 22 мая 1930 года в тогдашней берлинской штаб-квартире Гитлера — гостинице «Сан-Суси» по Линкштрассе — состоялся принципиальный разговор. В присутствии Макса Амана, Рудольфа Гесса и брата Отто Штрассера, Грегора, стороны в течение семи часов возбуждённо излагали свои аргументы.

Совершенно в стиле самоучек, который впоследствии приводил в немое отчаяние его товарищей по застольям, Гитлер начал собрание, о котором мы знаем из записей Штрассера, с поучающих рассуждений об искусстве (оно-де не знает революционных переломов, но существует лишь как «вечное искусство», да и вообще — все, что заслуживает имени искусства, имеет греческо-нордические корни, остальное же — обман). Затем он долго распространялся о роли личности, проблемах расы, мирового хозяйства, итальянского фашизма, чтобы только потом вернуться к социализму, к «проблеме Пилата»[162], которая, между тем, уже невидимо витала на переговорах с самого начала. Он упрекнул Штрассера, что тот идею ставит выше вождя и вообще «хочет дать каждому члену партии право судить об идее, больше того — право решать, верен ли ещё вождь так называемой идее или уже нет. Это — демократия худшего пошиба, и именно у нас ей нет места, — воскликнул он возмущённо. — У нас вождь и идея едины, и каждый член партии должен делать то, что прикажет вождь, воплощающий в себе идею и „единственно знающий её конечную цель“. Он вовсе не намерен, продолжал Гитлер, „позволять нескольким литераторам, заболевшим манией величия“, разбить „партийную организацию, построенную на основе дисциплины её членов“.