Адольф Гитлер. Том 2

Все это, однако, не устранило впечатления слабости, которая считалась неотъемлемой чертой «системы». Ещё до бесславного конца «большой коалиции», даже в окружение президента страны фон Гинденбурга, до тех пор хоть и настроенного против конституции, однако формально исполнявшего свои обязанности в соответствии с ней, проникли мысли о том, что пора заменить бессильный парламентский режим авторитарным президентским правлением. Независимо от того, насколько президент уже тогда был согласен с подобными аргументами, он впервые энергично и решительно включился в переговоры об образовании нового правительства. Выбор Генриха Брюнинга также указывал на то, что Гинденбург и впредь намеревался вмешиваться в дела правительства, так как в личности нового канцлера лояльность, строгость характера и чувство долга соединялись в некую романтическую трезвость, всегда, казалось, готовую к тому немому самопожертвованию, которого Гинденбург постоянно требовал от своего окружения. С неподобающей поспешностью, ещё не исчерпав возможностей достижения компромисса, Брюнинг вскоре после занятия своего нового поста, в момент, когда безработица беспрерывно росла, а страх перед кризисом усиливался, рискнул пойти на сулившее верное поражение голосование в парламенте и затем распустил рейхстаг. Напрасно министр внутренних дел Вирт заклинал противников отступиться и не доводить парламентский кризис до кризиса системы; казалось, демократия устала от самой себя. На сентябрь были назначены новые выборы[158].

Немедленно разгорелась притихшая было пропаганда национал-социалистов. Она снова обрела тот пронзительный тон, который был характерен для кампании против плана Юнга. Снова во все концы были разосланы их вербовщики. Шумно и бурно они врывались в города и сельские местности, устраивая бесконечные концерты на площадях, спортивные праздники, звёздные заезды, вечерние сборы и совместные походы в церковь. Они казались гораздо более разумными, радикальными или воодушевлёнными и уж во всяком случае гораздо более «народными», чем агитаторы других партий. «Эй, сволочь, выходи! Сорвите у этих гадов маску с рожи! Хватайте их за шкирку, бейте ногами в жирное брюхо, выметайте их с треском из храма!» — писал Геббельс, для которого эта избирательная кампания стала первым экзаменом со времени назначения на пост руководителя партийной пропаганды. Эрнст Блох неодобрительно относился к «глупой восторженности» национал-социалистов; однако именно в ней, в частности, и заключалось преимущество, потому что коммунисты, несмотря на всю свою высокопарную уверенность в собственной победе, несмотря ни на что, всегда действовали серо и угрюмо, словно их прерогативой была не история, а обыденщина. Кроме того, теперь были широко и целенаправленно пущены в ход две или три тысячи выпускников партийной школы ораторов. Доклады об идеологической мудрости партии, часто примитивные и явно затверженные наизусть, не очень-то прибавили партии сторонников, и всё же массовые выступления бесчисленных рядовых пропагандистов создавали впечатление неустанной, все одолевающей активности, и Гитлер полагался на действенность такого впечатления. Одновременно испытанные ораторы окружного (гау) и имперского масштаба выступали на щедро оформленных мероприятиях для населения. «Собрания с числом участников от одной до пяти тысяч, — говорилось в одной из докладных записок министерства внутренних дел Пруссии, — в больших городах стали обычным явлением; часто они вынуждены даже устраивать ещё одно или несколько параллельных собраний, поскольку первоначально предусмотренные помещения не могут вместить всех желающих»[159].