Адольф Гитлер. Том 2

В отличие от автора этого слуха, так до сих пор и не установленного, фигура того, кому он был выгоден, абсолютно ясна. Не кто иной, как Папен воспользовался грозным призраком военной диктатуры, чтобы продвинуть свои планы. Он вызвал из Женевы генерала фон Бломберга и добился того, чтобы генерал рано утром 30-го января, ещё до всего остального кабинета, был приведён к присяге в качестве министра рейхсвера — очевидно, чтобы предотвратить возможную отчаянную попытку Шляйхера, который между тем установил связь с Гитлером. Одновременно это был нажим на Гугенберга, упрямо отклонявшего требуемые Гитлером новые выборы. Не в последнюю очередь для того, чтобы лишить его всякой возможности выяснить источник таинственных слухов о путче, Папен вызвал Гугенберга к себе в 7 часов утра, чтобы в «сильнейшем волнении» попробовать его переубедить; он воскликнул: «Если до 11 часов не будет сформировано новое правительство, то выступит рейхсвер!» Но Гугенберг лучше Папена разглядел тактику Гитлера, определяемую стремлением к власти, понял, что тот путём мобилизации государственных и неограниченных материальных средств заранее хотел обеспечить себе лучшие шансы, чем на выборах 6-го ноября. Поэтому Гугенберг остался при своём отказе.

Это, казалось, снова поставило все на карту, когда Папен без четверти десять утра повёл членов предполагаемого правительства через заснеженный сад министерства к президенту, и в кабинете Майснера торжественно приветствовал Гитлера как нового рейхсканцлера. Гитлер, поблагодарив, не преминул заявить, что «теперь немецкий народ путём всеобщих выборов должен подтвердить свершившееся образование кабинета». Но тут и он столкнулся с решительным противодействием Гугенберга. В последовавшей за этим резкой перепалке Гитлер в конце концов подошёл к своему противнику и «торжественно дал ему честное слово», что новые выборы ничего не изменят в персональном составе кабинета, что он «никогда не расстанется ни с одним из здесь присутствующих». Озабоченный Папен в свою очередь подал реплику: «Господин тайный советник, неужели вы захотите подвергнуть риску согласие, достигнутое с таким трудом? Вы же не можете сомневаться в торжественно данном честном слове немца!»[337]

Так высокомерные планы «обрамления» и укрощения при первом же испытании обнаружили всю свою слабость. С чисто арифметической точки зрения, конечно, удалось завлечь Гитлера в меньшинство: трём национал-социалистам противостояли восемь министров-консерваторов, и почти все ключевые посты в государстве оказались в руках группы, тесно связанной и в социальном, и в идеологическом плане. Жаль только, что этими «укротителями» оказались именно Папен, Нойрат, Зельдте или Шверин фон Крозиг, так как у них не было ни осознания ценности института государства, ни достаточной энергии, чтобы суметь его защитить. Они понимали дело так, что призваны к сохранению только унаследованных ими привилегий. Тот факт, что Гитлер так легко пошёл на численно невыгодное для него соотношение, свидетельствует как о его уверенности в собственных силах, так и о безграничном презрении к консервативным противникам. В одной из оконных ниш кабинета его укротители теперь дружно наседали на сопротивляющегося Гугенберга, а в это время в соседней комнате президент нетерпеливо допрашивал вызванного статс-секретаря о том, что означает это промедление. Майснер вернулся к спорящим «с часами в руках»: «Господа, приведение к присяге у г-на рейхспрезидента было назначено на 11 часов. Сейчас 11 часов 15 минут. Вы не можете долее задерживать господина рейхспрезидента». И то, чего не смогли сделать ни красноречие Гитлера, ни заклинания Папена, ещё раз — в последний раз в жизни и умирании республики — удалось сделать легендарному имени президента-фельдмаршала. Гугенберг с нескрываемой гордостью и не без оснований много раз называл себя «упрямым козлом»; ещё в августе он заявил Гинденбургу, что «не обнаружил у Гитлера особой верности договорам». Но теперь и Гугенберг уступил, хотя хорошо знал, что было поставлено на карту — уступил из глубочайшего уважения к расписанию Гинденбурга. Через несколько минут кабинет был приведён к присяге[338].