Адольф Гитлер. Том 2

Окончательно ясно это стало в разговоре, который Папен в свою очередь провёл с Гинденбургом. Вопреки истине он сообщил президенту, что Гитлер наконец-то стал уступчивее и отказался от требования единоличной правительственной власти. Но вместо того, чтобы пожурить Папена за своеволие, Гинденбург ограничился словами, что и сам «сразу же подумал, что это (шляйхеровское) изложение ситуации не может соответствовать действительности», и даже поручил Папену оставаться в контакте с Гитлером лично и строго секретно. Наконец он попросил своего статс-секретаря Майснера ничего не говорить Шляйхеру о поручении, данном Папену. Тем самым президент сам включился в заговор против своего же канцлера[323].

Формирующийся фронт Папен-Гитлер получил вскоре ощутимое подкрепление. Пока Шляйхер — с нарастающим чувством безнадёжности — старался завоевать расположение Штрассера, профсоюзов и партий, в президентский дворец 11-го января пришла делегация Имперского аграрного союза, энергично жаловавшаяся на бездействие правительства, особенно в области правительственных пошлин. За этим стояли опасения аграриев, что будет осуществлена задуманная ещё Брюнингом переселенческая программа, а также, очевидно, страх, что парламент станет проверять, куда ушла «восточная помощь»[324]. А многие собратья Гинденбурга по сословию использовали её не только для неправедного обогащения, но и для того, чтобы эксплуататорскими мерами лишний раз доказать свою принципиальную непримиримость к ненавистной республике. В присутствии приглашённых членов кабинета Гинденбург тотчас же принял сторону представителей интересов крупных аграриев. Поскольку Шляйхер не собирался тут же брать на себя какие-либо обязательства, владелец имения в Нойдеке, по свидетельству одного из очевидцев, грохнул кулаком по столу и в ультимативном тоне заявил: «Я прошу вас, господин рейхсканцлер фон Шляйхер — а как старый солдат вы наверняка знаете, что просьба — это только вежливая форма приказа, — чтобы сегодня же ночью кабинет собрался, принял бы законы в том направлении, о котором здесь говорилось, и положил их мне завтра утром на стол на подпись»[325]. Сначала Шляйхер, казалось, готов был уступить нажиму президента. Но всего несколько часов спустя стала известна демагогическая резолюция имперского земельного союза, вынудившая его принять вызов и сразу же прервать переговоры. Когда он двумя днями позже ещё и отказался предоставить реакционеру Гутенбергу пост министра экономики и недвусмысленно подтвердил свою социально-политическую аргументацию, все пошатнулось; теперь против него выступили и правые. Социал-демократия и раньше отказала «дьявольскому генералу» в какой-либо поддержке и даже запретила профсоюзному лидеру Ляйпарту переговоры со Шляйхером. В оценке Гитлера социал-демократы стали пленниками собственных одномерных представлений, самодовольно приукрашенных идеологическими стереотипами и недомыслием. Подобно консервативным деятелям с их особым сознанием, будто они «уполномочены самой историей», социал-демократы в своём самодовольстве, под которое они подводили историко-философскую базу, полагались на автоматическое действие прогресса; поэтому в Гитлере они видели всего лишь отклонение от прямого пути, драматическое обострение ситуации перед окончательным прорывом к свободному общественному строю. Шляйхер, конечно, своими бесчисленными интригами и незаконными махинациями сам почти полностью подорвал доверие к себе, но этого ещё было недостаточно, чтобы не доверять ему больше, чем Гитлеру. В том равнодушии, с каким социал-демократическое руководство позволило свалить генерала, сказалась в известной мере традиционная насторожённость по отношению к самому этому государству, которое никогда полностью не соответствовало их представлениям. Как бы то ни было, во всех этих оговорках, диссонансах и возражениях потерялось понимание того факта, что Шляйхер был последней остававшейся альтернативой Гитлеру, в нетерпении стоявшему перед вратами власти. В годы после краха «большой коалиции» СДПГ не проявила, пожалуй, ни одной значительной инициативы; теперь она снова собралась было с силами — но только для того, чтобы уничтожить последний малый шанс республики на спасение[326].

Хитроумный канцлер быстрее, чем ожидали, оказался таким образом в безвыходной ситуации: как личность он не дорос до своей же собственной по сути правильной концепции. Его программа создания рабочих мест настроила против него предпринимателей, его переселенческая программа обозлила аграриев, его происхождение — социал-демократов, а его предложения Штрассеру — национал-социалистов. Реформа конституции оказалась настолько же неосуществимой, как правление с парламентом, без парламента или захват власти: казалось, что политика на нём вообще кончилась. Если Шляйхер и оставался какое-то время в своём ведомстве, то только потому, что заговорщики пока не пришли к согласию относительно состава нового кабинета. Именно эти вопросы стали теперь предметом лихорадочной закулисной деятельности.