Адольф Гитлер: клинический случай некрофилии

Социальный характер есть совокупность ориентаций, установок, норм, которые также не осознаются индивидом. Скажем, индустриальное общество требует дисциплины, порядка, пунктуальности и эти черты развиты у членов такого общества в значительно большей мере, чем у предков нынешних европейцев, живших до индустриальной революции, либо у представителей других культур. Эти черты должны усваиваться не по одному лишь принуждению, они должны стать желанными, на них делается ударение в процессе воспитания, они получают одобрение, а противоположные им осуждаются и т. д. Пока данная культура успешно приспосабливается к внешним условиям, социальный характер стабилизирует общество, но при резких изменениях внешних условий он может мешать — общественная психология отстает от перемен и становится «элементом дезинтеграции».

В ряде работ Фромм рассматривал характерологические изменения, происходившие на протяжении последних двух веков в рамках западноевропейской цивилизации. Взгляды Фромма на будущее этого общества были пессимистическими. В 50-е гг. он писал: «В развитии как капитализма, так и коммунизма, насколько мы можем предвидеть их на ближайшие 50—100 лет, будет продолжаться процесс отчуждения. Обе системы движутся к управляемому обществу, с хорошо накормленными и одетыми, удовлетворившими свои влечения людьми… Люди во все возрастающей степени будут делаться автоматами, делающими машины: разумность первых уменьшается вместе с ростом интеллекта вторых»[94]. Критике «кибернетического» общества посвящены десятки страниц и в «Анатомии человеческой деструктивности». Если в XIX веке проблема состояла в том, что «Бог умер», то в XX веке вопрос стоит о «смерти человека»; в прошлом для людей существовала опасность стать рабами, в будущем им грозит превращение в роботов. Сделавшись Големом, человек начинает крушить природу и других людей, он не может сохранить психического здоровья, став шизоидным роботоподобным существом.

Тем не менее Фромм надеялся на изменения к лучшему. Выход он видел не в луддизме, не в уничтожении технологии массового производства, а в децентрализации, уменьшении власти государства и крупных корпораций, в демократизации на производстве, передаче власти на уровень самоорганизующихся общин, муниципалитетов, районов. Иначе говоря, он был сторонником демократического социализма, за что ему равно доставалось и от коммунистической пропаганды, и от неоконсерваторов. Так как Фромм был противником насилия, считал бессмысленными всякого рода «революционные» обобществления, то в 60—70-е гг. его подвергли язвительной критике и «новые левые». В общем, для одних он всегда оставался «красным», а для других всегда был каким-то «розовым» либералом и утопистом, «абстрактным гуманистом» (политическая конъюнктура меняется, и сегодня Фромма готовы провозгласить «своим» не только «зеленые», которым он был действительно близок по духу, но и марксисты, в одночасье сделавшиеся и «демократическими социалистами», и (страшно сказать) «абстрактными гуманистами», — лучше поздно, чем никогда…).

Социально-политические воззрения Фромма заслуживают специального разбора, подчеркнем лишь, что учение о социальном характере излагается им на языке «раннего» Маркса и социальной психологии, и язык этот, заметим, не всегда переводим на язык психоанализа, употребляемый им при анализе индивидуальных характеров. «Укорененные в характере страсти» являются, по Фромму, ответом на экзистенциальные, а не социальные противоречия. Эти страсти могут быть рациональными и иррациональными. Причем данные предикаты относятся не только к логическому выражению страстей в мышлении, но также к аффектам и верованиям человека — разумно все то, что служит жизни, неразумно несущее ей вред. Инстинкты в этом смысле разумны, они поддерживают жизнь индивида и рода — «человеческая иррациональность определяется отсутствием инстинктов, а не их присутствием»[95] . С этой точки зрения рациональными и иррациональными являются также и те страсти, которые образуют материю «сновидений человека, а также всех религий, мифов, драм, искусства — короче говоря, всего, что делает жизнь осмысленной и заслуживающей того, чтобы быть прожитой»[96]. Когда цивилизация становится «моноцеребральной», это неизбежно влечет за собой рост деструктивности, так как подавляется эмоциональная жизнь людей. Страсти — это божества, которым поклоняется человек, и весь вопрос в том, каким божествам он служит — любви или ненависти. Идеалами сегодняшнего человека слишком часто становятся богатство, власть, техническое господство над природой; таким божеством может сделаться иррациональная деструктивность — «некрофилия».