Адольф Гитлер: клинический случай некрофилии

Это не означает, что Гитлер был прав, когда утверждал, что внешние обстоятельства не позволили ему стать архитектором. Как мы видели, ему надо было сделать совсем немного, чтобы достичь этой цели, но он этого не сделал, потому что стремление к власти и разрушению оказалось в нем более сильным, чем любовь к архитектуре. Вместе с тем, гипотеза о подлинности его интереса к архитектуре не отрицает того факта, что у него была гигантомания и дурной вкус. Как отмечает Шпеер, он любил необарокко 80-х и 90-х гг. и постоянно обращался к его декадентским формам, популярным во времена Кайзера Вильгельма II. То, что в архитектуре, как и в других областях, его подводил вкус, неудивительно, ибо вкус неотделим от характера. Гитлер был грубой, примитивной, бесчувственной натурой, он был слеп ко всему, что не касалось его лично, и потому вряд ли мог обладать изысканным вкусом. И все же, я думаю, важно было отметить этот факт — подлинность его интереса к архитектуре, поскольку это был единственный конструктивный элемент в его характере и, быть может, единственный мостик, который связывал его с жизнью.

Оболочка

Анализ характера Гитлера будет неполным, если мы упустим из виду, что этот терзаемый страстями человек был на поверхности дружелюбным, вежливым, сдержанным и почти застенчивым. Он был особенно обходителен с женщинами и никогда не забывал послать им цветы по случаю какого-нибудь торжества. Он ухаживал за ними за столом, предлагал пирожные и чай. Он стоял, пока не садились его секретарши. В предисловии к «Беседам» Шрамм пишет, какое впечатление производил он на окружавших его людей. «В кругу приближенных к нему людей бытовало убеждение, что «босс» проявляет заботу об их благополучии, разделяет их радости и печали, что он, например, заранее думает о том, какой подарок человеку будет приятно получить на день рождения…» Д-р X. Пикер, молодой человек, который, до того как он попал в окружение Гитлера, «видел его только издали, в роли «государственного мужа», был чрезвычайно поражен той гуманной атмосферой, которую Гитлер создавал в своем узком кругу, покровительством, которое он выказывал к младшим, его готовностью смеяться со всеми… Да, в этом кружке Гитлер, одинокий человек, не имевший семьи и друзей, был хорошим «товарищем», а что такое товарищество, он узнал во время Первой Мировой войны и принес это знание в мирную жизнь. Люди, окружавшие Гитлера, знали, как нравятся ему красивые и хорошо одетые женщины, знали о его любви к детям, видели, как он был привязан к своим собакам и как он наслаждался, наблюдая поведение этих животных» (X. Пикер, 1965).

Эту роль дружелюбного, доброго, чуткого человека Гитлер умел играть очень хорошо. И не только потому, что он был великолепный актер, но и по той причине, что ему нравилась сама роль. Для него было важно обманывать свое ближайшее окружение, скрывая всю глубину своей страсти к разрушению, и, прежде всего, обманывать самого себя[80].

Кто взялся бы утверждать, что в поведении Гитлера не было ни одного доброго элемента, что в нем вовсе отсутствовала благонамеренность? Мы должны допустить, что такие элементы в нем были, ибо, наверное, не бывает людей, в которых нет ни крупицы любви и добра. Вместе с тем то, что было в нем доброго, могло быть, как мы имели возможность убедиться, только элементом покрывавшей его личность оболочки. Так, забота Гитлера о подарках к дням рождения' своих сотрудников контрастирует с его поведением по отношению к Еве Браун, на которую он не собирался производить впечатление своей обходительностью. Что касается смеха Гитлера, то здесь Пикер оказался недостаточно проницателен, чтобы различить в нем искусственность и принужденность. Чтобы понять, чего стоит пресловутое чувство товарищества, приобретенное, по словам Пикера, на войне, процитируем вслед за Ханфштенглем рапорт офицера, начальника Гитлера, где он пишет, что, хотя Гитлер является примерным и дисциплинированным солдатом, «он был исключен из списков на присвоение очередного звания из-за высокомерного отношения к товарищам и раболепства перед начальством» (Э. Ханфштенгль, 1970). Любовь к детям — замечательная черта, которую слишком часто эксплуатируют политики: в личной беседе Шпеер выразил серьезные сомнения в ее подлинности в случае Гитлера. Столь же сомнительной оказывается и его любовь к собакам. Шрамм пишет, что Гитлер приказал соорудить в своей штаб-квартире полосу препятствий вроде тех, на которых тренируют пехотинцев. Здесь она использовалась для испытания смелости и сообразительности собак. Офицер, который был приставлен к собакам, показал Шрамму, с какой быстротой они могут реагировать на сменяющие друг друга команды «стоять» и «лежать». В связи с этим Шрамм замечает: «У меня возникло впечатление, что передо мной машина, а не собака. И мелькнула мысль, что, тренируя псов, Гитлер стремится лишить их воли» (X. Пикер, 1965).