Адольф Гитлер: клинический случай некрофилии

С нарциссизмом у Гитлера было тесно связано полное отсутствие интереса к кому-либо или чему-либо, кроме того, что служило ему лично. Его отношение к людям было холодным и дистантным. Его абсолютному нарциссизму соответствовало столь же полное отсутствие любви, нежности или способности сопереживания. На протяжении всей жизни рядом с ним не было никого, кто мог бы с полным основанием считаться его другом. Кубичек и Шпеер приблизились к нему больше других, но все же и их нельзя назвать «друзьями». Кубичек, будучи ровесником Гитлера, выступал по отношению к нему как слушатель, поклонник и компаньон, но Гитлер никогда не был с ним откровенен. Со Шпеером отношения складывались по-другому. В нем Гитлер, судя по всему, видел самого себя в роли архитектора. Через посредство Шпеера он, Гитлер, должен был стать великим зодчим. Он, кажется, был даже по-своему привязан к Шпееру. Это — единственная привязанность, которую можно отыскать во всей его биографии, за исключением, быть может, привязанности к Кубичеку. И я допускаю, что одной из причин этого удивительного явления было то, что архитектура была единственной областью, к которой Гитлер испытывал неподдельный интерес, единственная сфера за пределами его собственной личности, где он мог по-настоящему жить. Тем не менее, Шпеер тоже не был его другом. Он сам хорошо сказал об этом на Нюрнбергском процессе: «Если бы у Гитлера вообще были друзья, я был бы его другом». Но у Гитлера друзей не было. Он всегда был скрытным одиночкой, — и в те времена, когда он рисовал открытки в Вене, и тогда, когда стал Фюрером Рейха. Шпеер говорит о его «неспособности к человеческим контактам». Но Гитлер и сам сознавал свое полное одиночество. Как вспоминает Шпеер, Гитлер однажды сказал ему, что, когда он (Гитлер) отойдет от дел, его вскоре забудут. «Люди повернутся к тому, кто придет на его место, как только поймут, что власть у него в руках…» Все его оставят. Играя с этой мыслью и преисполнившись жалости к себе, он продолжал: «Возможно, иногда меня посетит кто-нибудь из тех, кто шел со мной рука об руку. Но я на это не рассчитываю. Кроме фрейлейн Браун я никого с собой не возьму. Только фрейлейн Браун и собаку. Я буду одинок. Почему, в самом деле, кто-нибудь захочет добровольно проводить со мной время? Меня просто не будут замечать. Все они побегут за моим преемником. Быть может, раз в год они соберутся на мой день рождения» (А. Шпеер, 1970). Из этих слов видно, что Гитлер не только отдавал себе отчет, что его никто по-человечески не любит, но и был убежден, что единственное, что притягивает к нему людей, это его власть. Его друзьями были собака и женщина, которых он никогда не любил и не уважал, но держал у себя в подчинении.

Гитлер был холоден, сострадание было ему незнакомо. Шпеер, как и Геббельс, неоднократно пытались убедить его посетить из соображений пропаганды города, которые подверглись бомбардировке. «Но Гитлер всякий раз отметал эти предложения. Теперь во время поездок от Штеттинского вокзала в резиденцию канцлера или в свою квартиру на Принцрегентенштрассе в Мюнхене он велел шоферу ехать короткой дорогой, хотя прежде предпочитал маршруты длиннее. Поскольку я сопровождал его в нескольких таких поездках, я заметил, с каким безразличием он глядел на новые разрушения, мимо которых проезжала машина» (А. Шпеер, 1970). Единственным живым существом, «вызывавшим в нем проблески человеческого чувства», была его собака (А. Шпеер, 1970).

Другие люди, не столь тонкие, как Шпеер, часто в этом отношении обманывались. То, что казалось им теплотой, было в действительности возбуждением, возникавшим, когда Гитлер касался своих излюбленных тем или лелеял планы мести и разрушения. Во всей литературе о Гитлере я ни разу не нашел хотя бы намека на то, что в какой-то ситуации он проникся сочувствием к кому-нибудь, ну если не к врагам, то по крайней мере к солдатам или к гражданам Германии. Никогда, принимая во время войны тактические решения, отдавая приказы не отступать (например, во время сражения под Сталинградом), не брал он в расчет число приносимых в жертву солдат. Они были для него только определенным «количеством стволов».

Предоставим подвести итог Шпееру: «Благородные человеческие качества у Гитлера отсутствовали. Нежность, любовь, поэзия были чужды его натуре. На поверхности он был вежлив, обаятелен, спокоен, корректен, дружелюбен, сдержан. Роль этой весьма тонкой оболочки состояла в том, чтобы скрывать его подлинные черты». (Послесловие Шпеера к книге Ж. Броссе, 1972).

Отношения с женщинами

В отношениях с женщинами Гитлер обнаруживал такое же отсутствие любви, нежности или сострадания, как и в отношениях с мужчинами. Это утверждение как будто противоречит факту привязанности Гитлера к матери. Однако, если предположить, что привязанность эта была злокачественной по своему типу, то есть холодной и безличной, для нас не будет неожиданностью, что и в дальнейшем его отношения с женщинами носили такой же характер.