В Севастополе она пряталась от чужих глаз по семьям знакомых моряков. И хоть муж ее - Александр Васильевич Колчак - еще не совершил ничего такого, чтобы ему наклеили ярлык «врага трудового народа», «врага советской власти», в городе нашлось бы немало людей, которые бы охотно подсказали чекистам - вон там укрывается жена командующего Черноморским флотом. Даром что бывшего, даром что безвестно сгинувшего где-то за границей. Но все-таки - адмиральша. Надо бы ее, того…
Все это она прекрасно понимала, а потому еще летом семнадцатого отправила сына, десятилетнего Ростика, на родину - в Каменец-Подольский, где подруги детства, польки, приняли мальчика как родного. А она осталась в Севастополе ждать мужа и испытывать судьбу.
В декабре по городу прокатилась первая волна расстрелов. С Дона вернулся матросский отряд, изрядно потрепанный казаками. Борцы за советскую власть привезли тела погибших товарищей и в городе повеяло смертью. Искать «контру» долго не пришлось.
В ночь с 15 на 16 декабря было убито 23 офицера, среди них - три адмирала и генерал-лейтенант военно-морского судебного ведомства, командующий Минной бригадой капитан 1-го ранга И. Кузнецов, частенько бывавший в доме Колчаков.
Софья Федоровна с замиранием сердца прислушивалась к каждому выстрелу, к каждому громкому возгласу на улице, радуясь про себя, что муж, Сашенька, сейчас далеко от взрывоопасного города, а сын - в тихом и надежном месте. Она бы и сама давно бы уехала в Каменец-Подольский, но верные люди сообщили, что Александр Васильевич снова в России, что он едет по Сибирской магистрали и что скоро будет в Севастополь. Первая мысль - немедленно ехать к нему навстречу, предупредить, что в Севастополе нельзя - схватят и расстреляют, не посмотрят, что сын севастопольского героя, что сам герой двух войн, георгиевский кавалер…
Колчаку везло на смелых и решительных женщин. Еще невестой Софья Омирова примчалась к нему в Якутию с острова Капри - на пароходах, поездах, оленях, собаках - чтобы встретить его, полуживого, после полярной экспедиции. Она привезла провизию для всех страдальцев того отчаянного похода. Спустившись чуть южнее - в Иркутск, они обвенчались. Теперь, как и 13 лет назад, она снова была готова мчаться ему навстречу, через чекистские кордоны, партизанские засады, бандитские налеты на поезда.
Она ждала его из этой чудовищно затянувшейся служебной командировки.
Она ждала его, когда он объявится из полярных экспедиций. Она ждала его, когда он вернется с войны - из Порт-Артура, она ждала его из японского плена. Она ждала его из морей. Но это великое севастопольское ожидание было самым безнадежным. Она почти знала, что он не вернется, и все-таки ждала, рискуя быть узнанной, арестованный, «пущенной в расход».
Она перестала ждать лишь тогда, когда из Омска пришла черная весть: с ним в поезде - она. Анна. Молодая, красивая, самозабвенная в своих сердечных порывах.
Для нее это было ударом. Правда, он был смягчен тремя годами этого рокового знакомства. Рано или поздно, это должно было случиться…
К тому времени она пережила в Севастополе еще одну кровавую «еремеевскую» ночь - 23 февраля 1918 года. Снова расстреливали офицеров - на этот раз в Карантинной балке.
В апреле большевики спешно оставили город и в Севастополь вступили войска кайзера. И снова пришлось таиться, отсиживаться взаперти. Немцы вряд ли оставили в покое жену русского адмирала, нанесшего им столь ощутимые удары в Балтийском море, да и на Черном тоже. К счастью, никто не донес. Этот самый страшный год в ее жизни, начавшийся в мае семнадцатого с прощального поцелуя мужа на перроне севастопольского вокзала, окончился для нее только с приходом англичан. Британцы ценили в Колчаке и отважного полярника, и талантливого флотоводца, и верного союзника. Софью Федоровну снабдили деньгами и пообещали вывезти из Севастополя в безопасное место. Англичане сдержали слово и с первой же оказией переправили Софью Федоровну на «корабле Ее Величества» в Констанцу. Оттуда она перебралась в Бухарест, совсем недавно еще прифронтовой город, а ныне, по сравнению с Севастополем, оазис тишины и благоденствия. Сюда же она выписала с самостийной Украины сына Ростислава и вскоре уехала с ним в Мекку русского беженства - в Париж. Там, в пригороде «вечного города», в русском приюте в Лонжюмо и закончился ее белый бег: Севастополь- Констанца - Бухарест - Марсель - Лонжюмо. Начиналась другая жизнь - без мужа, без Родины, без денег…
Часть серебра - реликвии мужа, его парусные призы и чарочки, поднесенные кают-компаниями тех кораблей, на которых служил, она заложила в ломбарде.
ДОМОЙ?