Адмирал Ушаков

— Вы бы его не узнали, ваше сиятельство. Чудесный город. Знаменитый город!

Потемкин заулыбался. Ходил по комнате, напевая свою любимую песенку:

На бережку, у ставка,
На дощечке, у млынка,
Купалася дивчина,
Плескалася рыбчина…

— Ну так что ж, Федор Федорович, теперь погости у меня, отдохни с дороги денька два-три…

— Спасибо, ваше сиятельство: некогда. И так давно уж из Севастополя… Беспокоюсь, как там. Да и непривычен я…

— Знаю, знаю, — улыбнулся Потемкин. — Мне матушка императрица сказывала, как ты ее учил на яхте морским порядкам…

Ушаков смутился.

— А как без Мордвинова, нынче все-таки легче? — хитро смотрел Потемкин одним своим быстрым глазом.

— Не в пример легче, ваше сиятельство!

— Войнович не снится?

— Подлый человек! — вспыхнул при одном воспоминании Ушаков. — Если бы не вы, ваше сиятельство, несдобровать бы не только мне, но и всему Черноморскому флоту.

— Спи спокойно, Федор Федорович! Пока я жив, ни Черноморского флота, ни тебя никто не обидит! — твердо сказал Потемкин.

XI

В Севастополе на кораблях давно уже все спали, когда с флагманского «Рождества Христова» ударила пушка.

И тотчас же темноту душной июльской ночи прорезали яркие огни сигнальных фонарей: контр-адмирал Ушаков вызывал к себе всех командиров кораблей и фрегатов.

Дело было спешное. Ушаков только сейчас получил известие о том, что вечером мимо Севастополя к кавказским берегам прошел турецкий флот: десять линейных кораблей, восемь фрегатов и больше тридцати шебек⁵⁴, бригантин, лансонов⁵⁵ и прочих судов. На кораблях было, видно очень много народу.

Турки давно готовились к десанту. Они хотели высадиться в Крыму и поднять восстание крымских татар, в недоброжелательности которых к русским Ушаков не сомневался.

А теперь сама обстановка на Черном море заставляла турок поторопиться с военными действиями.

Весь май Ушаков был в плавании. Он обошел с флотом всю восточную сторону Анатолии и абазинские берега, бомбардировал Синоп и Анапу и сжег свыше двадцати пяти разных турецких судов.

Русские легкие крейсеры ловили в Черном море турецкие суда, шедшие с продовольствием в столицу. За май — июнь они сожгли двенадцать транспортных судов, а восемь, груженных пшеницей, привели в Севастополь.

Снабжение продовольствием турецкой сухопутной армии и Константинополя с моря прекратилось.

Решительные действия русского флота устрашили турок. Турецкие торговые капитаны растерялись. Чуть увидев на горизонте русские паруса, они сразу же убегали.

Выходило, что в Черном море появился новый хозяин, а примириться с этим турки не могли.

Думая сейчас о турках, Федор Федорович усмехнулся: как, однако, они за много лет не научились ничему! Никакие военные уроки не пошли туркам впрок: ни Чесма, ни Ларга и Кагул, ни прошлогодний разгром при Фокшанах и Рымнике. Они так легко поддаются на уговоры всяких европейских интриганов, которые науськивают Турцию на Россию, которые хотят загребать жар турецкими руками!

Турки упрямо уходят от мира, упрямо лезут на рожон. Надеются на свой сильный флот, построенный французами, англичанами, шведами! Посмотрим!

Русский Черноморский флот создается в тяжелых условиях: одной рукой надо строить, другой — отбиваться от врага. Приходится из дальних губерний привозить в Крым все: мастеров, провиант, орудия, снаряды… Нужно немедленно выходить в море, чтобы помешать турецкому десанту.

К кораблю «Рождество Христово» одна за другой подходили шлюпки. Фалрепные фонарями освещали трап. В стекла фонарей бились летевшие на свет большие бабочки, удивительно похожие на засохший листок. Слышались плеск воды, командные слова на шлюпках. И все это покрывал немолчный треск цикад, доносившийся с берега.

Ушаков в раздумье ходил по шканцам до тех пор, пока вахтенный лейтенант не доложил, что все в сборе. В адмиральской каюте, несмотря на раскрытые окна, было душно. Свечи мерцали тускло. Федор Федорович сел у стола и огляделся.

На месте были все: капитан бригадирского ранга Голенкин и семнадцать капитанов кораблей и фрегатов. Из этих семнадцати капитанов — не все друзья. Кое-кто (он доподлинно знал) недолюбливал командующего Черноморским флотом, контр-адмирала Ушакова.

Кое-кому не нравится ушаковская строгость и деловитость: что адмирал не дает покоя ни днем, ни ночью — все артиллерийское да парусное ученье, что сует свой нос в каждый корабельный дек, что уж больно носится с заботами о матросе. Такими недовольными были капитаны Карандино, Демор, Винтер — чужие морю и чужие России люди.

Карандино — пронырливый венецианец — подобострастно смотрел на адмирала, готовый ловить каждое его слово, чтобы потом, за спиной Ушакова, исказить его замечания, представить всё в смешном виде. Ушаков, например, потребовал, чтобы палубы при утренней уборке опрыскивались уксусом. Карандино переделал по-своему: адмирал требует, чтобы палубу мыли уксусом. И возмущался: где же это видано — мыть палубу уксусом!

Лысый Демор, насупившись, хлопал сонными глазами. Был откровенно недоволен тем, что его подняли среди ночи с койки.