АДМИРАЛ УШАКОВ

И вместо свежего винограда, лука и перца для своего капудана чауш доставил русскому адмиралу свежие известия о турецком флоте.

Перед Ушаковым стоял пожилой флегматичный турок и с бесстрастным видом, но довольно охотно отвечал на все вопросы адмирала, которые переводил ему Егор Метакса.

– Значит, у турок не пятьдесят, а шестьдесят судов? – переспросил Федор Федорович.

– Да, и в том числе восемнадцать больших линейных кораблей и пятнадцать фрегатов, – ответил Метакса. – Султан выставил против нас всю свою морскую силу, – лучших, опытных моряков. На судах есть иностранные офицеры, на пашинском – три англичанина. Флот собрался в Варне и Калиакрии. Оттуда пошли к крымским берегам. У капудана Гуссейна девять кораблей под флагами на брамстеньгах.

– Откуда же у них столько адмиралов? – удивился Ушаков.

– Султан собрал флот из приморских владений: алжирских, тунисских, трипольских. Среди адмиралов – храбрый алжирский паша СаитАли. Известный морской наездник!

– Наездник! – усмехнулся Федор Федорович. – Знаем мы этих наездников! Сказал бы просто: пират!

– Говорит, на кораблях много народу. Всех с матросами – до двадцати тысяч человек. На каждом флагманском кроме экипажа не менее тысячи.

– Аа, понимаю – это для абордажа! – кивнул головой Ушаков.

– Да, он говорит: СаитАли хочет взять Ушакпашу помальтийски. Уже приготовил лестницы…

– Кого взять? Как сказал турок? – переспросил Федор Федорович.

– Ушакпашу. Так турки называют вас.

Ушаков чуть улыбнулся:

– Запомнили!..

– СаитАли поклялся султану, что привезет Ушакпашу в Константинополь пленником, – докончил перевод Метакса.

Лицо Ушакова залилось краской.

– Ах ты шелудивая алжирская сссобака! – сказал в сердцах адмирал. – Пленником! Грозится взять нас помальтийски! А вот мы дадим ему порусски! Пусть уходит! – указал он на турка. – Все ясно!

XXII

Возле адмиралтейского шлюпочного сарая сидело несколько плотников. Они вышли вместе со своим плотничьим десятником, стариком матросом, покурить.

– Вишь, Семен, какая у нас, в Севастополе, благодать, а тебе все плохо! – наставительно говорил десятник молодому матросуплотнику, веснушчатому пареньку, который угрюмо курил.

– А чего ж тут хорошего, дядя Степан? Воды и той мало… – нехотя ответил он.

– Как мало? А это что? – указал десятник на голубой простор бухты.

– Ну, соленой воды, этого рассолу – хоть залейся, а пресной – что здесь, что на корабле! Какая же это жизнь! То ли дело у нас дома – река…

– Твоято вологодская река разве такая, как море?

– Наша река Сухона широкая… По ней ходят дощаники в десять сажен длины и насады66…

– Не шире моей Волги, а и я привык к морю, – сказал старик матрос. Он знал, что не в соленой воде тут дело. Парня недавно сдали в рекруты, оторвали от семьи, и он никак еще не мог примириться со своим новым положением. – Привыкнешь и ты!

– Верно, дядя Степан, – поддержал десятника молодой быстроглазый плотник. – Попервости всем так несладко оказывается. Недаром про рекрута у нас и присказка складена: «В Черном море был рекрутгоре. На фрегате служил да по деревне тужил. Снастей не знал – только ел да спал. А ночью на вахту сломя голову прет: боцманский линек его больно бьет. А за что? Да так. За то, что рекрут – дурак! Моря боится, на море злобится. А не знает друже, что не море топит, а лужа!» Вот такто. Привыкнешь, брат!

– Теперь с водой в Севастополе ничего, жить можно, – продолжал свою мысль десятник. – Сначала было трудновато, это верно. А теперь батюшка Федор Федорович провел из балок. Он мужик хозяйственный. Он у нас, в Херсоне, как чума объявилась, вона чего понастроил.

– Да он и Севастополь отстроил, – поддержал пожилой плотник. – До него здесь домов тридцать стояло, не более. Ну, известно, еще кузницы, сараи, склады. Было село, а теперь – глядико, какой город!

– Город, – насмешливо процедил молодой моряк. – Одно слово: на краю света… Ежели бы не миралтейство это самое, то что с него взять!..

Но старики уже не слушали молодого, говорили о своем.

– Граф Войнович никуда против Федора Федоровича не годился, – вспоминал десятник. – Ни на воде, ни на суше. При Федонисье Ушаков весь бой один выиграл…

– А дали ему только Владимира, а Войновичу – Егория, – прибавил пожилой плотник.

– Войнович – подлец, наябедничал. Ему легко: он из богатых, а наш Федор Федорович в детстве в липовых лапоточках хаживал, вон как!

– Федор Федорович – человек, а Войнович – собака. Войнович знал матросу одно: линьки. А Федор Федорович о нашем брате заботится. Я сам слыхал, как он говорил: «Матрос должон иметь четыре рубашки», – ейбогу, правда! «Одну – на тело, другую – в дело, третью – мыть, четвертую – в запас дожить!» Вот как!

– А, сохрани господи, застанет кого, кто сменившись с вахты, спит в мокром…

– Да на сальник, на две склянки самое малое упечет. И скажет: для твоей же пользы!

– У него – чистота и порядок. Чтоб койки хорошо уложены, чтоб борты и гальюны окачены водой.

– А ежели увидит – гделибо концы или раздернутые снасти болтаются, тут и боцману и вахтенному влетит!

– Дядя, а это не он пошел? – перебил вологодский паренек, указывая на тополевую аллею.