АДМИРАЛ УШАКОВ

Ушакову приходилось ночевать в Петербурге, и он, не раздумывая, пошел на Двенадцатую линию к Настасье Никитишне.

Тетушку Настасью Никитишну он уважал больше, чем мать Любушки. Марья Никитишна не нравилась ему своей лестью, не нравилась за то, что никогда нельзя было понять, кого она любит, а кого – ненавидит.

А Настасья Никитишна совсем не походила на свою сестру. Она держалась просто, без дипломатии, и Федор Федорович чувствовал, что у нее он действительно желанный гость. Кроме того, ему хотелось узнать, где сейчас Любушка, не приезжала ли в Петербург, пока он с эскадрой плавал по белу свету.

Ушаков увидал Настасью Никитишну на огороде, возле дома. Тетушка очень обрадовалась гостю.

– Давненько вы не были у нас, Федор Федорович, – говорила она, когда вошли в комнату.

– Почти три года. Я за это время снова успел побывать на Средиземном море.

– А теперь куда?

– В Херсон.

– Это где же такое?

– Новый город на Днепре, у Черного моря.

– Чудное какое название – Херсон!

– Князь Потемкин хочет сделать город таким же великолепным, каким был древний Херсонес Таврический.

– И кем же в Херсон назначены?

– На верфь, командиром строящегося корабля.

– Значит, снова будете жить в полуденном краю? Гиблые места. Говорят: воды хорошей мало и лихоманки трясут. Теперь у нас с севера все, как птицы, летят на юг. А Любушки нашей так с тех пор и не слыхать, – сказала Настасья Никитишна, зная, что этот разговор Ушакову интереснее всего.

Федор Федорович открыл чемодан и достал оттуда красивый шелковый платок.

– Примите, пожалуйста, заморский подарок, – передал он Настасье Никитишне платок.

– Спасибо, Федор Федорович. Зря мне, старой, дарите. Лучше приберегли бы для когонибудь другого, молодого. Для Любушки…

– Любушке есть, – улыбнулся Ушаков.

Ему было приятно хоть поговорить о ней. Вообще в этом доме все напоминало Любушку…

Ночевал он в той же комнате, где тогда они вдвоем проводили все дни.

– Встретите Любушку – поцелуйте ее от меня, – говорила наутро Настасья Никитишна, провожая недокучливого гостя.

– А что же, может, и встречу. Все возможно. На Черном море только две верфи – Таганрог да Херсон. Там строится Черноморский флот. Муж у Любушки – флотский подрядчик, значит, не в том, так в другом наверняка живут…

…Солнечным июльским утром, предвещавшим знойный день, подъезжал Ушаков к Херсону.

Сначала, справа от дороги, показались какието мазанковые пыльножелтые казармы. Потом версты три снова тянулась голая, выжженная солнцем степь. И наконец, начались невзрачные городские улицы.

Назвать Херсон городом еще нельзя было. На большом пространстве рассыпались беленькие одноэтажные домишки, крытые тростником. Даже церковь не возвышалась над ними. Только вдали, на самом берегу Днепра, виднелись дома побольше, адмиралтейские и портовые сооружения и постройки.

Въехали в Херсон.

Окна домов были заранее – от дневного зноя – закрыты ставнями. Чахлые кустики, посаженные вдоль улицы, стояли в пыли. Противно пахло кизяком: хозяйки топили печи, готовя завтрак.

В Петербурге Ушаков узнал в Адмиралтействколлегии, что зимой в Херсон были отправлены его товарищи Пустошкин и Голенкин.

Павел Пустошкин к весне получил капитана 2го ранга и был уже флагкапитаном25 у командующего новым Черноморским корабельным флотом, чесменского героя, вицеадмирала Клокачева.

Федор Федорович тогда же с удовлетворением отметил это: «Молодец, Паша!»

И теперь, едучи в Херсон, подумал: «Вот к нему я и заеду!»

Увидев идущего навстречу подводе мичмана, Ушаков окликнул его:

– Скажика, братец, где стоит флагкапитан Пустошкин?

– Капитан второго ранга Пустошкин уже две недели в Таганроге. Командует кораблем «Модон», ваше высокоблагородие.

– Это было некстати.

– А не знаешь ли, случайно, капитана второго ранга Голенкина?

– Гаврилу Кузьмича? Как не знать! Мой начальник. Они при порте. Показать, где он живет?

– Да, будь добр, покажи!

– Поезжайте по этой улице. Взъедете на пригорок. Улица станет спускаться вниз, к реке. В конце ее, слева, дом. Как все, мазанковый, но возле дома во дворе натянут парус.

– Спасибо, братец, – кивнул Ушаков и поехал дальше.

Стали спускаться к реке. Издалека увидали парус и самого капитана 2го ранга Голенкина.

Гаврюша был все такой же: курчавый, опрятно одетый. Он сидел в тени паруса без мундира, в шелковой сорочке и курил трубку.

Голенкин тоже приметил Ушакова.

– Ба, Феденька! Здорово! – весело закричал он, бросаясь навстречу товарищу.

– Погоди, Гаврюша, дай мне умыться, я весь в пыли! – говорил, вылезая из повозки, Ушаков.

– Ничего! – обнял друга Голенкин. – Иван, умываться! – крикнул он денщику. – И ты угодил в это пекло?

– Да, брат. А городок, видать, еще дрянной. До великолепного Херсонеса ему далеко!

Голенкин только махнул рукой.

Ушаков умылся, переоделся и сел под парус пить с Гаврюшей чай.

– У тебя тут уютно, как за бизаньмачтой26, – пошутил Федор Федорович.

– Одна спасень от духоты. Ну, хвались, Федя, куда назначен?

– В адмиралтейство, командиром строящегося корабля номер четыре.