Адмирал Ушаков

Значезше новой победы Ушакова четко определил Суворов, слова которого_ адмирал считал большой для себя наградой. Получив известие о взятии Корфу, великий полководец, никогда не склонный к лёгким похвалам, с восторгом воскликнул: «Великий Пётр наш жив! Что он, по разбитии в 1714 году шведского флота при Аландских островах, произнёс, а именно: Природа произвела Россию только одну: она соперницы не имеет,— то и теперь мы видим. Ура русскому флоту!.. Зачем не был я при Корфу, хотя «мичманом?»

При недостаточном количестве осадных орудий, снарядов, сухопутного десанта, продовольствия, одежды, обуви и ненадежности союзных недисциплинированных войск покорение Ушаковым острова Корфу действительно было выдающимся подвигом. Это должен был признать и знаменитый Нельсон, писавший русскому флотоводцу: «От всей души поздравляю ваше превосходительство со взятием Корфу и могу уверить вас, что слава оружия верного союзника столь же дорога мне, как и слаза моего государя».

Были тогда получены Ушаковым «поздравления и от других лиц. Посланник Томара доносил Павлу из Константинополя: «Взятие крепости на острове Кор’фу произвело несказанное З'дозольствие в публике, тем более что многие из министров турецких з последнее время открыто (Говорили, что крепость без надлежащей осады и обыкновенно употребляемых при атаке средств взята быть не может». ³⁷

Император прислал победителю патент на чин полного адмирала, Фердинанд IV, король Неаполитанский,—ленту св. Януа-рия, султан Селим — алмазное перо на шляпу (челенгу) (по обычаю Порты —высшая награда), две табакерки с бриллиантами и соболью шубу «за храбрость, искусство и деятельное исполнение высочайших повелений», как сказано в фирмане (указе), и 3 500 турецких червонцев «в награду офицерам и рядовому составу русской эскадры.

Население Ионических островов выражало Ушакову и русским морякам свою 'глубокую симпатию и благодарность.

К Ушакову являлись депутации от сената и народа. Каждый из островов сделал Ушакову какое-либо почётное подношение. От столицы Корфу адмиралу преподнесли осыпанную бриллиантами золотую шпагу с надписью: «Корфу — освободителю своему Ушакову»; от острова Кефалония — золотую медаль с портретом Ушакова; от Занте был поднесён серебряный золоченый щит с изображением островов и золотая шпага; от Итаки — золотая медаль и т. д.

Надписи на этих подношениях в (разных словах говорили об одном и том же: «Победителю нашему Ушакову», «Мужественный освободитель Итаки», «Остров Занте приносит мужественному 1И храброму главному предводителю морских сил адмиралу Ушакову в знак благодарности к своему спасителю и победителю, исторгшему сей остров от беззаконного тиранского ига» и т. д.

После взятия Корфу операции «русско-турецкого флота в восточных водах Средиземного моря «были почти закончены, и Ушаков приступил к введению на островах нового государственного порядка.

«Задача, выпавшая Ушакову по организации управления на Ионичеоких островах,—-замечает Н. Д. Каллистов,—была очень сложной и трудной; и быстрота и лёгкость, с какою он справился с ней, заставляют признать в нём выдающегося государственного человека» *. Ушаков создал на Ионических островах республику, считая, что эта форма управления предоставит известную самостоятельность вновь возникшему миниатюрному государству. При этом он сумел прекратить завязавшуюся было внутреннюю борьбу между дворянсктгн партиями Архипелага и оградил, что особенно следует отметить, права других сословий от порабощения их дворянством. Вся эта сложная работа была проведена под непосредственным наблюдением Ушакова, причём множество основных актов учреждае- ³⁸

•мой республики и даже присяга для депутатов были написаны лично.нм самим³⁸.

Сложность работы увеличивалась ещё тем обстоятельством, что у адмирала не было даже сколько-нибудь приличной канцелярии, как это видно, между прочим, из его письма к вице-президенту Адмиралтейств-коллегии адмиралу Кушелёву. «При теперешних обстоятельствах,—писал Ушаков в марте 1799 г.,— да и всегда дел столь много, что если бы со мною десять писцов было, не успели бы всего исполнить. Я никого таковых не имею, кто бы мог писать, выслушавши от меня только содержание, и потому затруднен и измучен бесподобно, так что, теряя последние силы, третий день совсем почти болен... В письменных делах обуза пренесносная; она отягощает меня до бесконечности и отводит от исполнения других важных дел... Но к письмоводству времени мне совсем не достает, да и столько им отягощён, что жизни моей не рад».