Адмирал Ушаков

Ушаков не ответил, пораженный неожиданностью ее обращения, ее голосом, ее взглядом. Она сказала ему: адмирал... Откуда она могла знать, что он адмирал... Ведь на нем не было адмиральских отличий, он был в обычной одежде. Видела раньше? Но когда, где?.. Вспомнился Арапов, история его невесты, обманутой соблазнителем. Мелькнула догадка: не она ли?..

Не дождавшись ответа, черница поклонилась Ушакову во второй раз:

- Рука дающего да не оскудеет!

Ушаков имел с собой двадцать рублей ассигнациями и несколько серебряных монет. Он торопливо извлек все это из карманов и подал монахине. Та передала деньги чернице, носившей ларец.

- Вы из Темниковской обители? - спросил он.

- Темниковской.

- А до обители жили в Херсоне?

Монахиня не ответила.

- Я вас знаю, мне о вас рассказывали. Ваше имя Мария, не так ли?

Монахиня теперь уже совсем смутилась, но сумела взять себя в руки и резко сказала, досадуя на минутную растерянность:

- Меня зовут мать Аграфена. Прощайте, сударь! Да вознаградит вас Бог за щедрое подаяние делу святому. Трогай! - крикнула она чернице, державшей лошадь под уздцы. Заскрипев колесами, подвода поехала дальше. Мать Аграфена пошла с лошадью рядом, держась одной рукой за оглоблю. Ушаков неотрывно смотрел ей вслед. Она, должно быть, почувствовала его взгляд, оглянулась на миг, потом сняла с оглобли руку и поспешила вперед, обогнав лошадь. Можно было подумать, что она хотела побыстрее скрыться с его глаз.

Ушаков пошел своей дорогой. Кучер поджидал его у ворот гостиного двора.

- Домой, батюшка?

- Домой, домой...

Через четверть часа они уже выезжали из Темникова на алексеевскую дорогу. Ушаков всю дорогу находился под впечатлением встречи с монахиней, назвавшей себя матерью Аграфеной. Теперь он уже нисколько не сомневался, что это была та самая Мария, на которой Арапов собирался жениться, но ее у него отняли. Ах, Арапов, Арапов!.. Вот бы ему написать! Но куда напишешь? Кто знает, где судьба его носит...

Судьба Арапова волновала его. Может быть, потому, что она была чем-то схожа с его судьбой. В пору молодости он тоже не миновал любовных чувствований. Но чувства его оказались обманутыми. Та, что зажгла в нем страсть, отвергла его руку, предпочла ему другого - тоже офицера, но более общительного, не такого скучного, как он. Это настолько убило его, что он несколько дней не показывался в обществе. А потом... потом сердце его навсегда закрылось для женщин. Он более не пытался заводить с ними знакомства, решив прожить жизнь без семьи, в одиночестве, как прожил свою жизнь любимый дядя. В одиночестве прошли молодые и зрелые годы, в одиночестве состарился... Впрочем, он был не совсем одинок. С ним был Федор, любимый слуга и камердинер.

Приехав домой, Ушаков позвал к себе Федора, сообщил ему о сумме, которую подписал в пользу формируемого Первого тамбовского полка, и приказал ему немедля отвезти ту сумму предводителю дворянства, взяв от него расписку.

2

Русские полки спешили из Вильно, оставляя город на милость Наполеона. Горожане смотрели на уходивших кто со злорадством, кто жалеючи.

- Братцы, а они побаиваются Наполеона, - говорили солдаты. - Вишь, ставни закрывают.

- Как же им не бояться? Вдруг французы возьмут да подгребут в сусеках все под метелочку. Войск-то у Наполеона видимо-невидимо, прокормить надо.

- А может, напрасно канитель подняли? Может, Наполеон-то еще у себя прохлаждается?

- Сказано попер, значит, попер.

- А почему тогда пушек не слышно?

- Потерпи маленько, еще услышишь!..

Вильно оставили 26 июня, а 10 июля вся Первая армия под командованием Барклая-де-Толли была уже в Дриссе.

Арапов прибыл сюда вместе со своим новым начальником - генералом Яковом Петровичем Кульневым, сделавшим его своим адъютантом. Правда, документами его служба еще не была "узаконена", но генерал обещал написать о нем рапорт своему прямому начальнику графу Витгенштейну и уладить все "скорым образом".

Кульнев оказался человеком очень хорошим, доступным для подчиненных. Генералу не было еще и пятидесяти. Военное образование получил в кадетском корпусе. Хотя после корпуса ему приходилось все время "гусарить", он отлично знал артиллерийскую науку и полевую фортификацию. Способный был человек. Хорошо разбирался в истории, бегло говорил на немецком и французском языках и, вдобавок ко всему этому, слыл еще мастером на все руки: хоть сшить что, хоть добрый обед сготовить, хоть водочки нагнать все делал самым наилучшим образом. В то же время, как все умные люди, был необычайно прост и терпеть не мог тех, кто любил порисоваться.

В первое время генерал относился к своему новому адъютанту с подтруниванием, называл его то "морским волком", то "пехотным мореходцем", словно желал позлить немного. Но потом все вошло в норму. Узнав, что Арапов, будучи в Средиземном море, участвовал в морском сражении с турками и получил там ранение, восхитился:

- Здорово! А я думал, ты еще не нюхал пороха. - И тут же поинтересовался: - С французами иметь дело не приходилось?