Адмирал Ушаков

— Растолковать можно, — согласился староста, — только, думаю, напрасно сие. Притеснений от тебя, батюшка, мужик не имеет, оброка с него не требуете. Чего ему еще надо? А прочитать — это можно, это нетрудно. И растолковать, что спросят, растолкую.

Толковал староста с мужиками насчет воли или не толковал, только их отношение к царскому указу не изменилось. В Алексеевке так все и осталось, как раньше было.

В сентябре зачастили дожди. Лес потемнел, стало сыро кругом и до того неприветливо, что не хотелось выходить из дома. Главными предметами внимания Ушакова стали теперь книги и газеты.

Однажды, сидя на оттоманке, он перелистывал старую книгу по морским сигналам, написанную Кушелевым. Давно бы плюнуть ему на эти сигналы, а он все еще тянулся к ним, словно они могли пригодиться ему в будущем. Когда он который уж раз просматривал эти самые сигналы, в комнату, не спрашивая разрешения, вошел Федор. В руках у него была газета.

— Свеженькая, — сказал Федор. — Только что из Темникова доставили, сам Филипп привез.

Ушаков тотчас отложил книгу и взялся за газету. Газеты были для него главнее всего, он по-настоящему тосковал, когда задерживалась их доставка. В его положении они служили ему неким окошечком, через которое можно было заглядывать в мир.

Сразу же бросилось в глаза сообщение о заключении перемирия с Турцией. «Конечно, это хорошо, — обрадованно подумал Ушаков. — Но что последует за сим перемирием?» Вспомнился Сенявин. Куда ему теперь с эскадрой? Чичагов что-то говорил о повелении государя отозвать эскадру в Балтийское море. Но, если Сенявин направится туда, на пути его могут появиться англичане, которые сейчас обозлены и не упустят случая причинить неприятности русским, предавшим дружбу с ними. При сложившихся обстоятельствах было бы благоразумнее уговорить Порту пропустить русские корабли через проливы в Черное море, в Севастополь.

Севастополь… Ушаков прикрыл глаза, стараясь представить, как выглядит сейчас молодой русский город — главное пристанище Черноморского флота, но вместо города в воображении его появилось море, корабли на рейде… Боже, неужели он все это никогда больше не увидит, никогда больше не услышит шума прибоя, звона корабельных склянок, не увидит матросов на вахте?.. Ушаков встал, прошелся по комнате и вдруг напустился на Федора, занявшегося вытиранием пыли на подоконнике:

— Где, куда девал?..

— Что, батюшка?

— Макет. Тот, что из Севастополя прислали.

— Игрушка-то? В сундуке. Еще не доставал после дороги, не до нее было.

— Принеси немедленно.

Борясь с нахлынувшим вдруг беспричинным гневом, Ушаков приблизился к окну и стал смотреть во двор. Там моросил дождь. Молодая скотница с накинутой на голову мешковиной гонялась за свиньей, стараясь загнать ее в хлев, а рядом под навесом стоял верзила из дворовых и давился от смеха. «Неужели вот так и будет до конца?.. — с ужасом подумал Ушаков. — Нет, нельзя так более… Нельзя мне без моря. Надо бежать».

Услышав за спиной возню Федора, устанавливавшего принесенный им макет корабля, Ушаков подошел к нему, сказал умоляюще:

— Друг мой, распорядись, чтобы собрали нас в дорогу. Поедем в Севастополь.

— В Севастополь? Или что там оставили?

— Не могу я тут больше. Не могу!..

Федор хотел было возразить, но, увидев в глазах его страшную тоску, испугался за него.

— Поедем, поедем!.. — заговорил он. — Конечно же поедем! Пока тепло. Соберемся и поедем.

Ночью Федор трижды поднимался на второй этаж, на цыпочках подходил к двери барской спальни и слушал: спит адмирал или не спит? Из спальни доносилось неровное дыхание. Ушаков спал, хотя и сон его был неспокоен.

В Севастополь Ушаков выехал через несколько дней, взяв с собой Федора.

5

Победу над турецким флотом Сенявин отпраздновал шумно и весело. Все было: и пушечное салютование, и благодарственное молебствие, и угощение для низших чинов, и пир на флагманском корабле с участием старших офицеров. Сенявин умел и дело делать, умел и повеселиться.

На пиру Арапов сидел рядом с самим адмиралом. Рана, полученная им в сражении, сильно беспокоила, и ему приходилось делать над собой большие усилия, чтобы не выдавать боли.

Застольных провозглашений было предостаточно. Не забыли выпить и за здоровье Ушакова. Этот тост провозгласил сам Сенявин, и офицеры тотчас к нему присоединились. Кто-то добавил:

— За Ушакова и его славного ученика, командира нашего, вице-адмирала Дмитрия Николаевича!