Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Адмирал Смирнов подчеркивал, что Колчак не стремился пресечь поступление в Севастополь новых известий из столиц, но попытался взять дело оповещения масс в свои руки, что, в общем-то, должно было казаться единственно правильным решением в той обстановке. Созвав совещание флагманов и старших начальников Севастопольской крепости и порта, Командующий «дал указания старшим начальникам сообщать подчиненным о ходе событий, чтобы известия о них приходили к командам от их прямых начальников, а не со стороны, от разных смутьянов и агитаторов». Восторженно отзывался о поведении Александра Васильевича в первые дни революции генерал А.И.Верховский, тогда в чине полковника занимавший должность начальника штаба Черноморской дивизии. «Наш командующий флотом адмирал Колчак поступил превосходно, – читаем мы в его дневнике. – Чувствуя нарастающее на кораблях и в полках волнение, он приказал прибыть к нему по два выборных от корабля и полка. Долго и обстоятельно говорил с ними, просто и откровенно рассказал все, что произошло в Петрограде, и в заключение наметил свою главную цель: “перед лицом врага сохранить боевую силу Черноморского флота”. Делегаты встретили его речь очень сочувственно. Они сами еще не знают толком, чт'o они должны делать и к чему стремиться. Речь адмирала сразу дала направление умам. Прощаясь, он разрешил делегатам собираться в здании полуэкипажа для обсуждения своих нужд и о результатах ставить его в известность… Этот шаг его сразу определил основную линию поведения масс. Вместо борьбы они встретили доверие, доброжелательство, встретили и разумное руководство. Вместо того, чтобы нарастающая революционная энергия направлялась на борьбу с властью, она направится на подавление анархических сил, вырастающих из глубин темной недоверчивой массы». Сам Верховский принял перемены с энтузиазмом (что и позволило ему сделать неплохую революционную карьеру, вплоть до поста военного министра в одном из последних составов Временного Правительства); ну, а что можно сказать о позиции Колчака, если смотреть на нее не глазами революционного полковника?

В размышлениях об этом вернемся на несколько месяцев назад. Следует признать, что к началу 1917 года авторитет Императорской власти сильно поколебался даже в умах офицерства и высшего командования. Да, положение на фронте внушало оптимистические надежды, и даже скептиков волновал в основном вопрос, как пройдет после победы демобилизация многомиллионной армии; да, хотя Государя считали исключительно номинальным Верховным Главнокомандующим, но начальники штаба – Алексеев, а в период его тяжелой болезни – генерал В.И.Ромейко-Гурко – заслуженно почитались выдающимися штабными работниками и военачальниками, так что и здесь никакого беспокойства не должно было возникать; но вот обстановка в тылу возбуждала самые черные подозрения и тревоги… да, в общем, и была весьма тревожной, только не в том отношении, как считали многие в Действующей Армии и Флоте.

Политические круги, группировавшиеся вокруг некоторых членов Государственной Думы, руководителей Земско-городского союза и Военно-промышленных комитетов (общественных организаций, созданных для помощи фронту), в течение войны неоднократно предпринимали форменные атаки на верховную государственную власть, дабы прорваться к управлению страной. Важной составною частью этого «общественного» наступления была травля неугодных членов правительства и распространение компрометирующих слухов, затрагивавших даже Государыню Александру Феодоровну, обвиняемую в прямой измене. Клеветнические обвинения в адрес Государыни раздавались и с думской трибуны, да и вообще в этом незадачливом «парламенте» становились хорошим тоном дерзкие, порой оскорбительные нападки на представителей власти.