Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Можно и обратиться к опыту подлинного, а не кабинетного стратега – генерала Деникина, который писал о своей летней кампании 1919 года: «Мы занимали огромные пространства, потому что только следуя на плечах противника, не давая ему опомниться, устроиться, мы имели шансы сломить сопротивление превосходящих нас численно его сил [121]… В подъеме, вызванном победами, в маневре и в инерции поступательного движения была наша сила». С другой стороны, Деникин сам говорит о различии стратегий «внешней войны» и «войны гражданской», причем применительно к последней считает, что ее условия, «не опрокидывая самоценность незыблемых законов стратегии, нарушают их относительное значение», – и соответственно ослабляет этою оговоркой собственную позицию. Однако вот что пишет о «теории, самодовольно идущей вперед путем абсолютных заключений и правил», Клаузевиц, рассматривающий как раз наиболее принципиальные вопросы любой войны:

«Теория обязана считаться с человеческой природой и отвести подобающее место мужеству, смелости и даже дерзости. Военное искусство имеет дело с живыми людьми и моральными силами; отсюда следует, что оно никогда не может достигнуть абсолютного и достоверного. Для неведомого всегда остается простор, и притом равно большой как в самых великих, так и в самых малых делах. Неведомому противопоставляются храбрость и вера в свои силы. Насколько велики последние, настолько велик может быть и риск – простор, предоставленный неведомому. Таким образом, мужество и вера в свои силы являются для войны существенными началами; поэтому теория должна выдвигать лишь такие законы, в сфере которых эти необходимые и благороднейшие военные добродетели могут свободно проявляться во всех своих степенях и видоизменениях. И в риске есть своя мудрость и даже осторожность, только измеряются они особым масштабом».

Обратим также внимание, что при разборе одного из сражений «внешней», а отнюдь не гражданской Франко-Прусской войны Фош ставит пруссакам в заслугу применение «давно известного принципа: “Лучший способ обороняться заключается в том, чтобы атаковать”, принявшего в данном случае даже такой вид: “Чем мы слабее, тем больше мы атакуем”» и «непрерывное стремление к моральному превосходству» даже «без надежды на решительный успех». Правда, Фош говорит не о стратегии, а о тактике; однако и в приводимом им примере масштаб был отнюдь не малым (с обеих сторон участвовало семь корпусов, потери которых в общей сложности превысили тридцать тысяч человек), особенно по сравнению с масштабами русской Гражданской войны, которую можно со стратегической точки зрения определить как войну небольших армий на обширных пространствах; кроме того, сам Фош подчеркивает, что «непрерывные наступательные действия» тогда «спасли стратегический маневр». Поэтому вопрос должен стоять о том, насколько наступление, пусть даже недостаточно обеспеченное с точки зрения отвлеченных «непреложных законов», преследует цели, принципиальные для выполнения общих задач войны.

Главной задачей становился разгром живой силы противника, то есть оперативные соображения должны были превалировать над «отвлеченно-географическими» (захватом территорий, рубежей и даже продвижением к вражескому центру по кратчайшему направлению). С этой точки зрения наступление на Глазов – Вятку – Котлас, к тому же обещавшее значительно сократить пути доставки снабжения (существующие, как мы знаем, тянулись через всю Сибирь от Владивостока по единственной магистрали), также не теряло своего смысла, поскольку советские войска были распределены против «северного» и «южного» направлений почти поровну (по советским же данным, 49800 штыков и сабель и 47000 штыков и сабель соответственно). Кроме того, гипнотически на молодых генералов Сибирской армии мог действовать тот факт, что соединение с частями Северного фронта генерала Миллера на тактическом уровне… уже состоялось!