— Именно о Чернышевском и его произведении идёт речь. Я читал отзывы агентов, и пришёл в полное недоумение. Кто позволил напечатать подобное? В докладе приложено множество восторженных отзывов на работу нашего подстрекателя. Публика трактует роман, как библию нигилизма и социализма. Но сейчас даже не об этом. Необходимо запретить политическим заключённым, даже если вина их ещё не доказана, вести какую-либо литературную деятельность, и даже писать письма. Возьмите прокламацию Заинчевского, обсуждаемый нами роман, или переписку Серно-Соловьевича с Герценом и Огарёвым, гореть им в аду! Явные враги, провокаторы и распространители губительных идей, могут спокойно заниматься своей разрушительной деятельностью из тюрьмы. Следствие длится годами и всячески затягивается. А в это время ряды революционеров только растут, так как всё больше молодёжи становится жертвами пропаганды.
— Что вы предлагаете, Иосиф? — прервал меня Муравьёв, — Всё это я знаю без вас.
— Вы же получили мою записку о трибунале. Смею надеяться, что именно по этой причине дело Каракозова и его подельников не будут слушать в уголовном суде? — увидев кивок шефа, я продолжил, — Надо воспользоваться ситуацией и рассмотреть в закрытом порядке также дела основных идеологов. После гибели издателей «Колокола», в первую очередь Герцена и Огарёва, часть общества, склонная к антигосударственной деятельности, осталась без лидеров. Есть Шедо-Ферроти, но он не особо опасен. Необходимо воспользоваться столь удачным моментом. С одной стороны, надо перекрыть доступ к распространению разного рода прокламаций, которые пишут арестанты.
— А с другой — закрыть канал поступления вредоносной литературы из-за рубежа? И как вы собираетесь это сделать? Совершите кавалерийский наскок на Швейцарию или Англию, где сожжёте местные типографии? — усмехнулся Михаил Николаевич, — Таможня и жандармерия борется с этим годами. Но бунтовщики придумывают всё более изощрённые методы доставки, и пресечь контрабанду практически невозможно.
— Это нужное дело, о котором я тоже хотел сказать, — отвечаю спокойно и не реагирую на скепсис собеседника, — Думаю, при желании и жёстком контроле со стороны властей, можно пресечь любую контрабанду. Но я хотел обсудить ещё один момент. Если убрать политическую пропаганду и призывы к революции, «Колокол» задавал много вопросов, которые беспокоят русское общество. В первую очередь — это воровство чиновников и злоупотребление властей. Дело о чудовищных хищениях во время Крымской войны было замято, и писал об этом только Герцен. Есть целые губернии, где творится самый настоящий произвол. Об этом тоже говорили наши покойники, заставляя местные власти скрежетать зубами, и трястись от возможных ревизий из столицы.
— Вы предлагаете нам восстановить печать этого издания?
Понятно, что Муравьёв плохо себя чувствует, оттого и излишне саркастичен.
— Надо занять образовавшуюся пустоту. Почему не начать издавать официальный журнал? Это будет эдакая отдушина для либеральной публики и просто думающих людей, которым небезразлична судьба России. Вы ведь сами всегда жестоко боролись с ворами и нарушителями закона. Так почему не иметь под боком издание, которое будет держать в напряжении зарвавшихся чиновников и генералов? На страницах журнала можно устраивать обсуждения насущных проблем страны, которые беспокоят общество. Это как паровой котёл, которому периодически нужно сбрасывать пар при увеличении давления. Пусть в журнале полемизируют литераторы и философы, даже оппозиционной ориентации, пишут статьи и доказывают свою правоту. Дадим слово представителям нескольких течений, которые готовы к конструктивному диалогу и не призывают к насилию. Пока есть возможность контролировать общественное мнение, мы просто обязаны этим воспользоваться.
— У вас есть кандидатуры, кому можно поручить подобное дело? — в этот раз в голосе генерала не было ни грамма иронии.
— Сейчас в тюрьме сидит талантливый публицист Дмитрий Писарев. Это весьма талантливый и уважаемый критик. Многие ставят его в один ряд с Добролюбовым и Белинским. Он арестован не за призыв к свержению строя, а комментарию подобной прокламации. По сути, человек просто заигрался. Дмитрий Иванович просит дать ему возможность заниматься литературной деятельностью. Так давайте удовлетворим его прошение с небольшими оговорками.
— Вы же только что говорили о необходимости запрета заключённым даже писать письма.