Большая шестерня ускоряла свое невозможное вращение, ее зубцы трещали как вековой лед во всем простирающемся перед магосом мире. Древние машины грохотали и скрипели свою молитву Омниссии. Округлые поршни и огромные, увенчанные горгульями устья дымоходов изрыгали обширные облака благовоний. Бесконечные вытяжные линии с ревом испускали в разреженную атмосферу перегретый воздух. Весь этот шум эхом отдавался среди железных опор, утесами возвышавшихся над магосом, и обширных хранилищ данных, вонзавшихся в небо подобно обсидиановым когтям.
И над всем этим разносилась молитва Омниссии, создаваемая звуками каждой шестерни и механизма; бесконечные последовательности зубцов, острых и тупых, иногда даже соединяющихся под невообразимо сложными углами, возносили хвалу — устами, созданными Богом-Машиной, как будто Омниссия лично изрекал двоичную истину самого знания.
Роттл попытался уловить смысл.
Бинарный грохот пропустил один удар и понизил тональность, приобретя странный диапазон и асимметричный ритм.
И тут с Иеронимом Роттлом заговорил Омниссия.
— Мой слуга, — разнеслись слова, — Ты пришел ко мне.
Приводы нижней челюсти магоса задрожали. Голос отказался ему служить.
А с бесконечно величественных машинных полей Марса продолжали раздаваться слова:
— Я наблюдал за тобой. Я пришел, чтобы решить твою судьбу. Я пришел, чтобы научить тебя слабости плоти.
Голос Роттла не мог соперничать с глубиной звука, издаваемого Омниссией. Магос смог лишь выдавить из себя протяжное и жалкое «Да».
— Я пришел, чтобы показать тебе судьбу всей плоти, Иероним Роттл. Чтобы превратить твой Пожиратель Жизни в смерть всего живого, покрытого плотью. Чтобы показать тебе знание!
Слова Омниссии звучали странно возбужденно. Роттл понял: восторг чистой информации, прекрасных данных, совершенного знания.
— Конечно, Иероним Роттл, если ты будешь слушать.
Шейная опора Роттла изогнулась, когда он кивнул. Пучок поддерживаемых в хорошем состоянии мехадендритов почтительно замер, пока магос слушал. Пока его бренные останки растворялись в парах Пожирателя Жизни, Роттл узнал от Омниссии все.
— Чудо, — произнес приглушенный голос.
— Действительно, — согласился второй, понизив голос до свистящего шепота, — Но допустимо ли это? — Интонации стали похожими на шум электронных помех, как будто кто-то переключает каналы вокса.
— 2.05 процента, архимагос биологис Вэйвор. В его останках присутствует Лекс Органикум, он все еще человек. Кибернетика шасси и обслуживающие системы не нарушили его человечность.
— Это удивительно, адепт. Вероятность его выживания была меньше десяти в минус пятой степени. Математическое чудо — а я-то полагал, что Омниссия их не допускает.
— Господин? — в голосе адепта смешались удивление и недоверие. Слишком человечно, на взгляд Вэйвора.
— Омниссия действует лишь в рамках знания, — строго ответил архимагос. Это — беспрецедентный случай, но в числовой форме вполне допустимый. — Беспрецедентным этот случай стал лишь потому, что Святые Ордосы остались в неведении относительно случая с Роттлом и его восстановления. Другие «допустимые» инциденты уже случались — таком как расчленение открывателя Стрейнга на Круксе II или вознесение технопровидца Гелиопа — но Ордосы неизменно являлись к механикус и уничтожали все записи и свидетельства. Вэйвор редко сожалел о таких чистках, но это была напрасная трата техножрецов и магосов. Лишь Вэйвор знал об этих инцидентах по провалам в памяти, по именам без вещей, похожим на негативы древнего пикт-вора. Он знал лишь то, что Святые Ордосы работали против славы Омниссии, и что Умбракогг был одним из немногих мест в галактике, где такое чудо могло остаться в тайне, потому что мира просто не существовало в обширных записях Адептус Терра. Возможно, в этом и заключалось чудо: событие было тайным, допустимым.
— Следует ли нам продолжать?
— Да. Активируйте высшие нервные функции, — разрешил Вэйвор.
— Да будет так, во имя Омниссии.
Воздух наполнился статическим электричеством, загудели энергетические узлы. Тело Роттла теперь состояло в основном из керамита и стали, а его силовое ядро требовало для активации мощного энергетического импульса. Оставшаяся плоть содержалась в контейнерах из эластичного стекла, изолирующих органы от энергетических полей силового ядра.
Хирургеоны учреждения отметили довольно странное состояние остатков плоти Роттла. Под действием Пожирателя Жизни она должна была превратиться в химическую суспензию, способную разложить большое количество костной ткани и более стойкого белка, такого как кератин или хитин. Но остатки мягких тканей Роттла были странно эластичными, хотя и подгнившими. Хирургеоны не стали ломать над этим голову, поскольку предположили, что магос уже скончался. То, что осталась хоть какая-то плоть, было, возможно, самым большим чудом.
По мере нарастания мощности заряда капсулы из эластичного стекла начали подрагивать. По сводчатому апотекариону пронесся громкий низкий гул. Для Роттла это был шум сознания. Он вернулся в реальный мир, дрожа от боли собственного возрождения.