Адамово Яблоко

Ласкала мать мальчишку и баюкала:
«Вот вырастешь и на четверке, в пурпуре,
Поедешь в город, как Мегакл, твой дяденька».
Я ж говорил: «Вот вырастешь – и коз в горах
Пасти пойдешь, как твой отец, кожух надев».

Аристофан

Максим проснулся поздно – около двенадцати. В кухне он застал экономку Валентину и новую молодую горничную, которую наняли в его отсутствие. Спросив кофе, он сел напротив новенькой. Под его взглядом щеки девушки слегка зарозовели, но она не перешла к другому столу – так и продолжала быстро крошить зелень, подрагивая губами и ресницами.

В саду стояла мирная благодать – солнечные лучи пробивались сквозь листву, посвистывали птицы, пахло грибами, первоначальной осенью и бархатцами, которые из года в год высаживал вдоль дорожек дворник Навруз или его жена, жившие в доме для прислуги в дальнем углу парка.

Максим сорвал один крепкий оранжевый цветок, растер в пальцах и впервые за эти сутки почувствовал что-то похожее на радость возвращения домой.

Со стороны ворот навстречу ему ехал дед на велосипеде. Обветренное лицо, словно наспех вырезанное из дерева твердой породы, казалось значительным только на расстоянии, а вблизи удивляло неопределенностью мелких черт – как, пожалуй, у всех прирожденных тиранов.

– Зайди ко мне через полчаса, – проговорил дед, минуя приветствия, и, оттолкнувшись, поехал дальше, энергично выжимая педали.

Глядя на его сухие ноги и поджарый зад, Максим вспомнил новую горничную со светлыми усиками над губой. Условия задачи: среднестатистический мужчина думает о сексе каждые двенадцать минут. Является ли среднестатистическим мужчина, который думает о сексе с положенной частотой, но с отвращением?.. При этом: можем ли мы с достаточной точностью определить, какие размышления имеют прямое отношение к области сексуального, а какие лишь косвенное? И можем ли мы в таком случае всерьез рассматривать возможность каких-либо статистических исследований в этой сфере?..

Размышляя таким образом, Максим заметил Марьяну, стоявшую на крыльце. В своем глухом черном джемпере и в шерстяной юбке она казалась случайным мазком темной краски на картине, полной света и воздуха. Чтобы не встречаться с ней, он обогнул оранжерею и вошел в дом со стороны кухни. Новая горничная опять попалась ему навстречу, на этот раз с охапкой белья.

– Павел Сергеевич просил вас зайти к нему в кабинет.

Повинуясь какому-то умозрительному любопытству, Максим преградил ей дорогу, заставил отступить к стене. Затем шагнул к ней, сунул руку в вырез ее халата и сжал в ладони теплое, чуть влажное на ощупь полушарие груди.

Она стояла молча, испуганно расширив глаза, а он анатомировал свои чувства: холодный интерес, легкая брезгливость и возбуждение от сознания полноты власти над другим существом. Интересно, подумал он, что она имеет и на что рассчитывает? Зная деда, можно предположить, что тот даже не делает ей подарков. Хотя кто знает? Именно к таким привязываются старики. Маленькая, крепко сбитая, свежая и теплая.

Он отпустил ее и кивнул.

– Спасибо, я уже иду.

Поднимаясь по лестнице, он понюхал свою руку, от которой теперь исходил слабый цветочный аромат. Любопытно, входит ли мужчина, которому за шестьдесят, в число среднестатистических? Наверное, это уже другая категория, как младенцы.

Дед сидел не за столом, а в кресле перед баром. Он уже переоделся в желтую трикотажную рубашку и спортивные брюки, по-домашнему. Кожа с пятнами старческой «гречки», дряблая ближе к началу шеи, все еще крепко обтягивала скулы и лоб.

– Рад, что ты все-таки решил вернуться, не прошло и года. Надеюсь, ты хорошо отдохнул в Мексике, трех месяцев хватило?

– Да, – кивнул Максим, усаживаясь в кресло напротив, никак не отвечая на прозвучавший в интонациях деда сарказм.

– Тем лучше. Значит, с начала недели сможешь приступить к работе.

– Честно говоря, я не планировал так сразу, – проговорил Максим после паузы. – Я писал тебе и отцу, что хотел бы продолжить учебу. Хотел вернуться в Англию еще на год…

Дед налил в стакан минеральной воды из бутылки.

– Нет. У меня другие планы на твой счет. Лишняя учеба никого еще не сделала умнее.

Максим знал, что возражать бесполезно, поэтому просто ждал, что он скажет дальше. Часы в бронзовом корпусе (подарок на шестидесятипятилетие) отщепляли от времени секунды. Тогда, к юбилею, заказали еще и фантастических размеров торт, который разрезали на сто двадцать кусков.

Дед тоже молчал, поймав его взгляд, покосился на часы.

– Время проходит быстро, – изрек он наконец, словно возвещая некое откровение. – Ты еще этого не понимаешь. Поэтому принимать решения должен тот, кто за тебя отвечает. Ты сам после скажешь спасибо.

Максим со скукой подумал, что сейчас ему придется прослушать лекцию об ответственности и долге, о потерянном поколении и преображающей роли труда. Однако вместо пространных рассуждений дед просто осведомил его: