В 1746 году он закончил Оксфорд, вернулся домой к матери и стал зарабатывать лекциями по английской литературе. Смиту нравились Александр Поуп и Грей, и он не любил короткие и более популярные поэмы Мильтона. Он считал Драйдена лучшим поэтом, чем Шекспир, и соглашался с Вольтером, что Шекспир писал хорошие сцены, но не хорошие пьесы. В предисловии к «Лирическим балладам» Вордсворт назовет Смита «самым худшим критиком, которого произвела шотландская земля, не считая Дэвида Юма, — хотя сорняки такого рода, похоже, естественны для ее тернистой почвы».
Впрочем, Смит сам не был слишком высокого мнения о своих лекциях. В «Теории нравственных чувств» есть комментарий о том, что некоторые вещи — «не более чем дело вкуса», и восприятия такого рода отличаются «тонкостью и деликатностью». Впрочем, энтузиастов самообразования Эдинбурга в лекциях Смита привлекал больше его английский, а не рассуждения о литературе. Смита слушали как того, кто самым модным образом потерял свой шотландский акцент. Благо для нас, что это произошло, а иначе чтение «Богатства народов» напоминало бы посещение самого ужасного вечера Роберта Бернса.
В 1751 году, когда ему было двадцать восемь, Смит получил должность профессора логики в Университете Глазго. Вскоре он получил повышение и занял более престижную должность на кафедре моральной философии. Смит был популярным профессором — как уже говорилось, его очень любили студенты. Доктор Трончин, медик Вольтера, отправил своего сына учиться под руководством Смита, и будущий премьер-министр, лорд Шелбурн, тоже отправил своего младшего брата. Смит привлекал студентов даже из такой дали, как Россия. Его ученики Семен Ефимович Десницкий и Иван Андреевич Третьяков станут впоследствии профессорами Московского университета, где будут продвигать идеи Адама Смита. Однако, похоже, их так никто и не подхватил.
В Глазго Смит также служил квестором (кто-то вроде заведующего финансами), куратором отделений колледжа, вице-ректором, претором университетских встреч и занимал немало других должностей с не менее забавными названиями. И на всех постах он вел активную деятельность, и ему доверяли. Так что — между рассеянностью и легкомыслием такая же большая разница, как, например, между внешней политикой Британии и Франции.
Смит очень тепло отзывался о времени службы в Университете Глазго:
«Период, длинной в 13 лет, который… я помню как самый полезный, и следовательно, самый счастливый и самый почетный период в моей жизни».
Хотя надо учесть, что Смит писал это в благодарственном письме университету за избрание его на должность ректора в 1787 году — разве он мог сказать что-то иное?
В 1763 году Смиту предложили должность наставника для сопровождения семнадцатилетнего графа Бэклу в его путешествии по Франции. И он принял это предложение с радостью.
Мнение Смита о таких турах на континент было внесено в «Богатство народов»:
«В Англии с каждым днем все более и более входит в традицию отправлять молодых людей путешествовать в другие страны сразу после окончания школы… Считается, что нашим молодым людям такие путешествия очень идут на пользу. Молодой человек, который едет за границу в семнадцать или восемнадцать и возвращается домой в двадцать один, становится на три или четыре года старше… В этом возрасте трудно не повзрослеть за три или четыре года… В других же отношениях, они чаще всего возвращаются домой более самоуверенными, но и более беспринципными, более распущенными и менее способными к приложению своих достойных качеств к серьезному делу, будь то учеба или бизнес, по сравнению с тем, каким он мог бы стать, проведя тот же период времени дома».
Граф Бэклу, похоже, был очень милым молодым человеком. Когда он вырос, то стал, как написано в одиннадцатом издании Британской энциклопедии, «известен своей щедростью и благодеяниями» (в том числе и к Адаму Смиту — добавим мы). Наверное, Смит надеялся, что граф никогда не прочтет «Богатство».