Адам и Ева

Доктор Майер, живя и работая в Гамбурге, один день в две недели читал студентам лекции в университете Франкфурта-на-Майне. Он обладал редким счастливым даром современную генетику, закодированную терминологическим языком ученых до крайней степени запутанности и оттого представляющуюся неприступной цитаделью, преподносить доходчиво для восприятия десятилетнего ребенка, используя две руки, пару собственных глаз и образную речь, которая присуща классикам литературы золотого века, а еще пастухам и рыбакам. Сам доктор, стоя у доски, представлял животные и растительные клетки и процессы, в них происходящие, как зримые действа и излагал их так, что не понять их было невозможно. И у слушателей вырастали крылья от веры в собственные возможности. Крайне сложные задачи, на решение которых уходили десятилетия усилий всей современной генетики, представлялись доктором не сложнее приготовления лукового супа.

Ощущая удовлетворение слушателей, и доктор Майер всякий раз на лекции обретал второе дыхание, вдохновляясь и на изложение новых методов исследования живой клетки, и на неблизкую дорогу от Гамбурга до Франкфурта-на-Майне, которую он преодолевал то поездом, то самолетом.

Франкфурт с центром из высоких зданий из стекла и стали, вмещающих финансовые мозг и сердце Германии, пленил доктора на удивление гармоничным сочетанием немецкого консерватизма в характере и укладе жизни и в архитектуре с бешеным прогрессом современности. Днем после лекции доктор Майер обедал в центре гудящего города под вальмовыми сводами дома пятнадцатого столетия, любуясь в окне видами ультрасовременного Франкфурта со сверкающими на солнце небоскребами, обвитыми эстакадами скоростных трас, и окружающими их черепичными крышами зданий эпохи пламенеющей готики и реформации. На широком блюде красовались дымящаяся толстая, румяная свиная отбивная, укрытая листом салата, и две печеные картофелины с веточкой укропа. В литровом бокале пенилось янтарное пиво. Ресторан глухо шумел, подобно муравейнику, укрытому под вечнозелеными ветвями столетней ели на прогреваемой полуденным солнцем лесной опушке. Все вокруг дышало сытостью и довольством. Биение экономического сердца Германии ощущалось здесь как мерные удары старинных часов, украшавших неоштукатуренную кирпичную стену ресторана.

Доктор Майер, имея серьезную нагрузку, следил за своей физической формой, и портовый Гамбург с многоводной Эльбой, впадающей в Северное море, предоставлял ему идеальные возможности сочетать приятное с полезным, используя велосипед, каяк и собственный парусник с каютой, нередко служившей ночным пристанищем. Гамбург, разделенный Эльбой на уставленный морскими контейнерами, кажущийся бесконечным порт на юге и противостоящий ему на севере старый центр с нагромождением монументальных кирпичных зданий, с церковными колокольнями над ними и укрытыми зеленью кварталами частных домов, похожих на сказочные королевства, представлялся доктору Майеру открытой книгой, восприятием которой он не мог пресытиться. Его лаборатория являла собой спрута, мгновенно впитывающего все самое передовое со всех континентов, и по своим аналитическим возможностям она стояла в первом ряду себе подобных.

Генетика увлекла доктора Майера страстно, пробудив в натуре педантичного исследователя восторженного поэта, романтика. Чем более постигал доктор Майер происходящее в живой клетке, в ее ядре, во взаимодействии клеток, передающих и реагирующих на сигналы, тем более его занимал вопрос – а кто или что руководит слаженной работой этого тонко организованного сложнейшего ансамбля. Гениальность творения, именуемого человеческим организмом, его потрясала, служа источником вдохновения. Наконец однажды после долгих размышлений доктор Майер стал склоняться к мысли, что за всем живым стоит нечто сверхъестественное, абсолютный разум, воплощенное в реальность совершенство, вечно ускользающее от человеческого сознания. А жизнь с организмами, сформированными из миллиардов согласованно взаимодействующих клеток, – это его реализация. В статьях о своем умозаключении доктор не писал, но чем далее, тем более утверждался в своем предположении.

Чтение лекций доктор Майер воспринимал выходом на театральную сцену. Созерцание десятков пар обращенных на него очаровательных влажных девичьих глаз с вопросительными полуулыбками опьяняло его, как хорошее вино. Доктор Майер ценил интеллект, присущий многим студентам, как поцелуй Творца, а метод преподавания его был такой.

– В природе все слишком сложно и далеко не все понятно, чтобы излагать законы природы на диалекте ученых, чаще всего плохо понимающих друг друга, – тут доктор Майер смотрел в глаза студенток, а они преобладали если и не на курсе, то на лекции точно. – Так что мы с вами пойдем от простого к сложному.

Аудитория, удовлетворенно вздыхая, с одобрительными кивками шуршала стержнями ручек о разлинованные листы тетрадей.