Ад уже здесь

Самолет взмыл над последними двумя десятками метров взлетной полосы. Николай почувствовал, как его желудок резко устремился вниз, и вжался в кресло. Так и должно быть?

— Высота!!!

— А где высота?!

— Да вот высота, черт тебя дери!!!

— Двадцать! Двадцать два!

— Убираю шасси!!!

— Мужики! Тут деревья! — заорал Сквернослов.

— Что — деревья!!! — заорал Варяг.

— Я вижу, как под нами проносятся деревья! Красота-то какая!

— Черт! Ты идиот, Славик! Заткнись! Коля! Скорость!

— Триста!

— Высота!

— Девяносто!

— Мало!

— А чего мало?!

— Заткнись! Скорость!

— Триста тридцать!

— Высота!

— Сто двадцать пять!

— Убираю механизацию!

— Чего убираешь?! Куда?!

— Не мешай, черт тебя дери!

Раздался гул гидравлики. Позади тихо смеялся Людоед.

— Скорость!

— Четыреста десять!

— Высота!

— Сто шестьдесят пять!

— Перевожу внутренние двигатели в номинальный режим!

— Чего? Ты кому это говоришь?!

— Я сейчас кому-то врежу!!! Не мешай!

Варяг стал прислушиваться к работе двигателей и внимательно смотреть за приборами. Пот с него лился ручьями.

— Перевожу внешние двигатели в номинальный режим, — чуть спокойней сказал он и зажмурился. Затем открыл рот и истошно завопил: — А-а-а!!!

— Что! Что такое! — Васнецов едва не выскочил из кресла, но ему помешали ремни. — Что случилось!

Из штурманской кабины вопил Сквернослов:

— Что, все?! Все, да?! Абзац?! Шандец нам всем?!

— Нет, братцы, мать вашу за ногу! Нет, черт бы вас всех подрал! Мы летим! Мы, мать вашу, летим, голодранцы вы хреновы! Мы летим!!! ЛЕ-Е-Е-ТИМ!!!

И тут он восторга разразился такой матерщинной бранью, что даже Сквернослов был шокирован. Васнецов облегченно вздохнул и, обернувшись, взглянул на Людоеда. Тот сидел, откинувшись на спинку кресла, и тихо смеялся. Поймав на себе взгляд Николая, он прикрыл глаза и стал медленно стягивать с головы берет, вытирая им огромные капли пота на лице.

Гул двигателей стал ровнее. Он больше не оглушал после перехода в номинальный режим. Из штурманской кабины показалась голова Вячеслава.

— Твою мать, Варяг, старый ты пердун! Это мы так взлетали?! Как же мы садиться будем?!

Яхонтов расслабился, откинувшись на спинку своего кресла, и усталым, но довольным голосом произнес:

— Заткнись, Славик. Не мешай.

Огромная птица рвалась к серым тучам, венчающим небо многие годы. И быть может, впервые за эти долгие годы в небо стремилась рукотворная птица людей.

* * *

Николай как завороженный смотрел на приближающийся свинцовый свод облаков. Самолет стремительно рвался ввысь. Варяг не хотел набирать большую высоту из-за того, что не было известно, насколько теперь разрежена атмосфера. Однако то, что облачный покров был достаточно низок, позволяло попытаться выбраться из этого вечного пасмурного полумрака в чистое небо, где можно было ориентироваться по солнцу. И вот высота полтора километра. Васнецов до сих пор толком и не осознал, что они в небе. Они летят. Летят на самолете. И происходит это не во сне. Не в фантазиях. А в их замерзшем мире. Через двадцать лет после того, как тысячи ядерных зарядов рвали землю, сносили города, испепеляли людей. Через двадцать лет после того, как ничего не осталось, кроме горсток выживших людей, самолет мчался ввысь. Словно гордая птица, рвущаяся из плена, из ледяной серой клетки, туда, где ее стихия и солнце. Все выше и выше.

Высота две тысячи метров. Казалось, скоро самолет врежется в неприступный серый клубящийся потолок и развалится от удара о твердь. Варяг выглядел совершенно спокойным. Нет, конечно, он был напряжен. Но по сравнению с тем, как он выглядел во время взлета, сейчас он был воплощением монументального спокойствия.

Две тысячи пятьсот метров. Скоро уже три километра будет. Облака все ближе. Дом и земля все дальше. Где-то внизу проносились замерзшие леса. Разрушенные города. Люди, доживающие свой век в мыслях о добыче еды и о том, что надо как-то согреться. Там, внизу, все скверно. А что за этим серым сводом?

Ил-76 влетел в облака. Вот они. Всего в метре. За герметичным корпусом. За толстым остеклением кабины. Те самые облака, которые все эти годы невозмутимо и презрительно взирали на них, выживших, со своей высоты, лишая солнечного света и тепла. Но теперь человек добрался до них и безжалостно таранит корпусом своей стальной птицы, рвущейся ввысь.

Николай испуганно заслонил лицо руками. Все в самолете зажмурились и отвернули лица. Облака кончились неожиданно, и самолет вынырнул из того мрачного мира в совершенно прозрачную ирреальность, прямо навстречу ослепительно яркому диску солнца, которое, словно обрадованное встрече с людьми после многолетней разлуки, казалось, бросилось само им навстречу, спеша заключить путников в яркие объятия своих лучей.

Васнецов не помнил ничего, что было бы настолько чистым, как эта бесконечная пустота разверзнувшейся бездны неба. Темно-синее в зените, все более светлое ближе к горизонту и розовато-желтое там, где чистое небо вступало в борьбу с неприступной цитаделью туч.

— Господи, красота-то какая, — вырвалось у Николая.

Варяг улыбнулся.

— Любуйтесь, друзья. Не скоро нам такое увидеть доведется. Нам ведь опять на грешную землю надо будет.