Хуманимал тут же притих, и стало слышно только его сопение. Спящий Варяг перевернулся на другой бок и захрапел.
— Черт, — вздохнул Николай. — Уж лучше бы цепь гремела, чем этот храп.
Он поднялся на ноги и прошелся по камере из угла в угол, разминая конечности и разгоняя по остывшему телу кровь.
«Что же мне снилось?» — думал Васнецов, прохаживаясь по камере. Он уже давно заметил, что все его сны что-то обозначали. Давали пищу для размышлений или недостающие штрихи к окружающей реальности. Сновидения были для него важны, и он больше не боялся их, как это было в самом начале их путешествия. Но последний сон он никак вспомнить не мог, видимо, из-за того, что прерван он был посторонними звуками проклятого хуманимала. И мешало сильное беспокойство за Славика, которого унесли на носилках и так и не вернули. Так что же все-таки приснилось? Может, продолжение той эпопеи с согреванием при помощи туши оленя? Что вообще тот сон означал? Почему он был в воде и где согревался? И одежда в том сне, которую он сушил на разведенном в лесу костре, была явно не его… Правда, он толком не мог вспомнить, что это за одежда. Но точно он такую никогда не носил. Что означал тот сон и что приснилось сейчас? Чертов хуманимал… Помешал, зараза…
Николай прилег на нары и прикрыл глаза. Стал прислушиваться. Всплеск воды. Дикарь снова зачерпнул воду из унитаза и с жадностью выпил. Храп Варяга. Где-то монотонно капает с потолка. Разговоры вдалеке и щелчки. Видимо, кто-то в карты играл. Черт возьми, да эти американцы такие же люди, как и мы. Не сильно-то мы и отличаемся. Тоже завязывают глаза чужакам. Тоже живут в какой-то надежде. У них есть свои подобия морлоков. Они тоже играют в карты и стараются выжить. А собственно, кого мы тут ожидали увидеть? Они так же любят своих детей. Носят одежду. Едят. Пьют. Ругаются, обижаются, спорят. Они такие же люди. Просто говорят на другом, непонятном языке. Вот ведь в чем проблема. Люди говорили на разных языках и не понимали друг друга. Мы разные, но одни и те же. Другой цвет кожи? Пустяки… Прелесть мира в его разнообразии… Но все считали себя правыми, а других нет. И война… Война… Война…
Кто-то тихо постучал ключом по решетке. Васнецов открыл глаза и поднял голову.
— Privet, — улыбнулся стоящий у клетки пожилой мистер Рэймен. — Nado razgovarivat.
Акцент его был ужасен, но попытку говорить с пришельцами на их языке следовало расценивать как примирительный жест. Видимо, оттого он сейчас не воспользовался переводчиком. Он явно хочет расположить к себе незваных гостей. Рэймен открыл камеру ключом и жестом пригласил идти за ним.
— Варяг, — позвал Николай.
— Чего, — сонно пробормотал Яхонтов.
— Подъем, Варяг.
— А по шее не хочешь, салага?
— Вставай, говорю, пришли за нами.
Яхонтов поднялся и взглянул на чернокожего Рэймена.
— А, понятно, — буркнул Яхонтов, растирая шею. — Давно пора.
Они вышли из камеры, и оказалось, что у входа в этот подвал стоят два бородатых автоматчика в комбинезонах. Оружие они держали наготове.
Яхонтов вопросительно уставился на Рэймена.
— Doveray no proveray, — улыбнулся тот, разведя руками.
— Это да, — буркнул Варяг. — Это само собой.
И они наконец покинули тюремный блок, оставив заключенного хуманимала в одиночестве.