Слова вырываются сами собой. Райан не сразу понимает, что именно он сказал. Деифилия была и его другом тоже, но… В Сонме было позволено думать и говорить о друзьях всё, что только приходит на ум. Он привык говорить всё подряд. И все привыкли. Танатос был легкомыслен, жесток, слишком самолюбив, Йохан предпочитал в свободное время шляться по борделям, Асбьёрн был слишком кровожаден, Саргон слишком уж зациклен на всякой там «справедливости»…
Это было нормально — говорить всё, что ты только думаешь. И никто не обижался — все знали, что у каждого есть свои недостатки. Наверное, лишь Драхомир и Асбьёрн как-то слишком уж сердились, когда что-то говорили про Деифилию — даже не про них самих. Никто больше никогда и не обижался на язвительные комментарии в чей-либо адрес.
Драхомир бросается к нему столь стремительно, что Райан не успевает даже выдохнуть. Да, это было уже больше похоже на прежнего Драхомира. Райан едва может дышать — рука демона уже сомкнулась на его шее. Ещё чуть-чуть и… Райан почти хочет этого. Наверное, это будет достаточным наказанием за тот страшный грех, который он совершил из-за своей проклятой трусости.
— Не смей. Иначе убью. Ты в отличие от меня не бессмертен, — шипит сын Киндеирна с такой яростью, какой и Асбьёрн бы мог позавидовать. — Я сам вырвал свои крылья. Она не была виновата в этом.
Синие глаза демона светятся ненавистью. Танатос бы её не боялся. Танатос и за свою жизнь-то боялся мало. А за чужую… Драхомир произносит ту фразу с таким убеждением, что Райану не остаётся ничего, кроме как попытаться кивнуть. Он и сам толком не знает, на что надеется. С того самого дня, когда он совершил тот проступок, он, вообще, ничего не понимает. Чего стоили только убийство той девчонки или помощь какому-то «чернокнижнику». Недоучке проклятому.
Драхомир отпускает его и отталкивает от себя. А Райан-то ещё думал, что впечатался в стену достаточно сильно… Демон отходит от него и снова начинает курить. От Драхомира, и так, всегда пахло огнём, дымом, сражениями. Райан не слишком хорошо понимает, зачем к этому примешивать ещё противный запах сигаретного дыма. Впрочем, он сейчас и думать-то может с трудом — слишком сильно встряхнул его бывший друг… Райан давно отвык от такого…
А Драхомир как-то тяжело опирается на стену и закрывает своё сухое лицо обожжёнными руками…
Комментарий к II. Глава тридцать седьмая. Свобода.
Fleur – Разбег
========== II. Глава тридцать восьмая. Ожидание. ==========
Он хотел быть героем далекой страны,
А она — лишь поведать ему свои сны.
Ее кудри как полночь густы и темны,
Ее губы созревшего меда полны.
Он, конечно, вернется
Из дальней дороги,
Отмерены сроки,
Отсчитаны дни.
Оттого и смеется
Она, ожидая,
И вновь зажигает
Под вечер огни.
Он все дальше и дальше,
На грани виденья,
От сна к пробужденью,
От ночи ко дню.
Он вернется не раньше
Последнего срока.
Стирает дорога
Подковы коню.
Он сейчас далеко,
Светлый всадник, покинувший деву когда-то,
За великой рекой,
За туманом седым, за пожаром заката.
Его путь средь косматых фиордов и скал,
Это берег, который он долго искал.
Его руки сжимают холодный металл,
Волны бьются у ног, час героя настал!
В ее доме беспечно
Распахнуты двери,
Затем, что не верить
Не может она.
Он вернется, конечно!
А как же иначе?
Затем и не плачет
Она у окна.
Он все дальше и дальше,
На грани виденья,
От сна к пробужденью,
От ночи ко дню.
Он вернется не раньше
Последнего срока.
Стирает дорога
Подковы коню.
Каждый вечер она
По тропинке заросшей идет его встретить.
За весною весна,
Только эхо шагов ей не сможет ответить.
Ее кудри осыплет метель седины
В ожиданье героя далекой страны.
Синева ее глаз — отголосок весны,
Свет осенней надежды хранят ее сны.
Она верила твердо
И лет не считала,
Она ожидала
И ночью и днем.
Он объехал фиорды
От края до края,
Вот все, что я знаю
О ней и о нем.
Он все дальше и дальше,
На грани виденья,
От сна к пробужденью,
От ночи ко дню.
Он вернется не раньше
Последнего срока.
Стирает дорога
Подковы коню.
И трепещет свеча
На осеннем ветру в фиолетовый вечер.
Он сказал ей: «Прощай!»
А она отвечала: «Конечно! До встречи!»*