Кончилось все, как и следовало ожидать, постелью. Конечно, по моей инициативе. Затащила беднягу под простыню, испытав острый приступ жалости, дура. По-моему, он даже не до конца сообразил, что с ним произошло. Так и уснул, уткнувшись носом мне в сиську, как малый ребенок. Тихонько встала, поменялась с ним комнатами, перетащив туда-сюда шмотки, и до самого восхода солнца голая, как русалка, просидела на подоконнике, глядя на гаснущие равнодушные звезды и глотая вперемешку горький сигаретный дым, горькие слезы и горькое пойло из ричардовой фляжки…
…Оказалось, что пуск назначен на 17 часов 21 минуту. День предстоял быть заполненным предпусковыми хлопотами. Соболеву и остальной братии стало не до нас с Ричардом, поэтому с утра генерал любезно выделил нам тряский армейский «уазик» и сопровождающего – молоденького офицерика, который все оставшееся до пуска время развлекал нас экскурсиями по рассекреченным историческим местам космодрома. Похмельный Коллмэн, судя по неуверенным попыткам ухаживания, кое-что из прошедшей ночи все-таки вспоминал, или, по крайней мере, догадывался, но я вела себя с ним так же ровно, как и вчера, и во все предыдущие дни, так что он в конце концов выбрал правильную линию поведения и отклеился.
К четырем часам, когда все достопримечательности оказались осмотрены и облазаны, вся положенная нам на день порция пыли проглочена, а жара выжала из наших липких тел последние капли жидкости, нас привезли-таки на пусковую. Суета вокруг ракеты улеглась, лишний народ, судя по всему, разогнали. Остались в основном те же мужики, с которыми мы вчера сидели за столом, да несколько человек боевого расчета. Как только наш «уазик» подрулил к краю бетонной площадки, Соболев, на полголовы возвышавшийся над фуражками военных, обернулся и, размахивая руками, заорал на корявом английском:
– Рич, топай сюда! Сейчас ритуал совершать будем!
– Что он говорит? – обратился ко мне окосевший от жары и пыли Коллмэн.
– Он зовет вас принять участие в традиционном ритуале. Идите, Ричард.
– Что за ритуал?
– Ничего опасного. Соболев объяснит. Просто чтобы ракета хорошо полетела. Это в ваших интересах, не так ли?
– Да-да, конечно. А вы, Маша, будете принимать участие в ритуале?
– Нет, наверное. Идите, Ричард, я отсюда понаблюдаю.
Сопровождающий капитан Коля, кое-что, как выяснилось, кумекающий по-английски, во время нашего диалога спрятался за «уазик» и там, присев на корточки, одиноко боролся с приступом хохота.
Ничего не понимающий Коллмэн добрел до Соболева. Вся остальная сцена достойна стать кульминацией в театре абсурда. Соболев что-то долго объяснял Коллмэну, продолжая размахивать руками. Коллмэн, не до конца соображая, чего от него хотят, ошалело оглядывался на меня. Я успокоительно махала ему рукой: дескать, делайте, что вам говорят, так положено. Остальная компания наперебой подавала Соболеву советы, как получше объяснить американцу его задачу. Потом, когда Коллмэн, наконец, пожал плечами в знак неуверенного согласия, толпа принялась ходить вокруг пусковой установки и выбирать место для совершения ритуала. Долго изучали хвостовую часть пускового контейнера, но пришли к выводу, что она расположена все-таки высоковато. Предложение притащить стремянку не прошло. Гигантские колеса транспортера тоже висели в воздухе, но над самым бетоном. Однако Соболев отверг и эту идею: «Мы же не шофера, в конце концов!» В итоге согласились подвергнуть ритуалу одну из шести мощных гидравлических опор, на которых вывешивалась вся установка. Генерал, Соболев и Коллмэн выстроились рядком и принялись расстегивать брюки. Я отвернулась и прикрыла глаза рукой. Тройное радостное журчание разнеслось над степью. Капитан Коля за «уазиком» встал на четвереньки и заржал в полный голос.
На двухкилометровую отметку нас привезли за полчаса до пуска. Здесь уже толпились репортеры со своей раскоряченной техникой, жевали бутерброды с семгой и заливали их сверху кока-колой. По лицам хорошо читалось, что хлебосольный Соболев не забыл обеспечить ночной досуг и для журналистской братии. Интересно, что они там сейчас наснимали своими телевиками во время совершения ритуала? При нашем появлении раздались жиденькие аплодисменты.
– Машка, отойди-ка сюда, – сказал мне Соболев негромко, пока истосковавшаяся по информации пресса обгладывала Коллмэна. – Слушай, чего скажу. Во время пуска, особенно если по трансляции услышишь что-нибудь не то, посматривай на меня. Я дам знак. Ни о каких проблемах, тьфу-тьфу-тьфу, не вздумай им ничего перевести. Они все по-русски ни бум-бум, я специально таких в Англии отбирал. Не дай Бог, конечно, но испытания всего лишь летные, всякое может случиться. На тебя вся надежда. Поняла?
Я кивнула.
– Ну умница. Топай, – Соболев мягко развернул меня своими ручищами в сторону прессы и не удержался – слегка хлопнул ладонью по попке. Это у него такая благодарность за хорошую работу. Прошлой ночью.