Абрам Ганнибал

Заметную роль в жизни поэта сыграли братья Малиновские. Алексей Федорович (1762–1840), начальник Московского архива Министерства иностранных дел, знаток русской истории, добрейший, образованнейший человек, консультировал Пушкина во время работы в его архиве над «Историей Петра», очень помог при поиске документов. Павел Федорович (1766–1832), сосед Ганнибалов по имению, был другом семейства, поручителем при венчании родителей. Василий Федорович (1765–1814), первый директор Царскосельского лицея, сделал его лучшим учебным заведением России. Воспитанники директора обожали, А. С. Пушкин назвал его среди лиц, оказавших на него особенно сильное влияние. Быть может, не без участия В. Ф. Малиновского Пушкин оказался в стенах Царскосельского лицея.

У лицейских преподавателей Пушкин не числился среди любителей и знатоков истории. Профессор И. К. Кайда-нов (1782–1843) в «Ведомостях о дарованиях, прилежаниях и успехах воспитанников <…> по части географии, всеобщей политической и российской истории» ставит Пушкина на 14–20 место, то есть убийственно далеко от наиболее успешных, однако отмечает его дарование при отсутствии прилежания[53]. Тем не менее известно, что наряду с русской и французской словесностью лицеист Пушкин много и охотно читал исторические сочинения[54]. Почему-то он нередко скрывал свои познания и уж никак не кичился ими, не выставлял напоказ. Добрейший Кайданов относился к юному оболтусу с теплотой, и в Пушкине до конца дней не угасало чувство признательности к первому учителю истории[55]. Пушкин был выпущен из лицея 9 июня 1817 года девятнадцатым по второму разряду. Наверное, он вспоминал лицей, когда писал о Байроне: «Маленький Байрон выучился читать и писать в Абердинской школе. В классе он был из последних учеников — и более отличался в играх. По свидетельству его товарищей, он был резвый, вспыльчивый и злопамятный мальчик, всегда готовый подраться и отплатить старую обиду»[56]. Похож? Да. Пушкин искал в характере Байрона схожие черты, оба имели отличительную метку среди однокашников.

Всем известен эпизод чтения лицеистом Пушкиным «Воспоминаний в Царском Селе» на публичном экзамене 8 января 1815 года, вызвавшего восторг всех присутствовавших. Министр народного просвещения граф А. К. Разумовский в тот же день устроил торжественный обед. Отец поэта получил на него приглашение. За обедом граф Алексей Кириллович, обращаясь к С. Л. Пушкину, заметил: «Я бы желал, однако же, образовать сына вашего к прозе». — «Оставьте его поэтом!» — пророчески и с необыкновенным жаром возразил Державин»[57]. Что-то почувствовал Разумовский, не просто же так он это сказал… Девятнадцатый по ранжировке лицейских преподавателей, Александр Сергеевич уже тогда писал гениальные стихи.

В лицейские годы Пушкин при каждом удобном случае посещал Николая Михайловича Карамзина (1766–1826), писателя, основоположника русского литературного языка, мыслителя и историка. После переезда в Петербург нередко в теплые месяцы Карамзин с семьей жил в Царском Селе. Летом 1816 года юный Александр особенно много времени проводил в беседах с Николаем Михайловичем. Как раз в это время начала выходить его «История государства Российского», воспламенившая в русском обществе страсть к отечественной истории. В 1816–1824 годах увидели свет все двенадцать томов, почти сразу же издание пришлось повторить. В истории русской культуры нет иного примера столь трепетного ожидания читающей публикой каждой следующей книги. Пушкин сделался свидетелем небывалого и неповторимого успеха серьезного исторического исследования. Труд этот пробуждал интерес не только к истории, но и к углубленному, вдумчивому чтению вообще, к формированию фамильных библиотек. Триумф Карамзина кроется в его таланте литератора, философском складе ума, глубочайшем знании истории, трудолюбии и упорстве, личной порядочности, в появлении подготовленной Татищевым, Щербатовым и Новиковым публики, предвкушавшей приобретение давно желаемых знаний. Прочитав первый том, Толстой-Американец воскликнул: «Оказывается, у меня есть Отечество!» Н. М. Карамзин добился того, что не удалось ни одному русскому историку ни до него, ни после.