Абель-Фишер

— А хоть что-то успевали видеть кроме разведки?

— Удивительно, но успевал. В кино мы ходили, в театрах бывали, иногда самых тогда модных. Слушал Кросби — вот это голос! Бенни Гудман все поднимался и поднимался, и вдруг на наших глазах его джаз начал сходить. Меня успокаивали Фрэнк Синатра и Дорис Дэй. Еще тогда раздражало, когда отсутствие голоса компенсируют прыжками, миганием света и другими скучными эффектами. А встреч сколько! Особенно с людьми культуры — с Полем Робсоном часто. Когда он пел нам в посольстве о катящей свои воды Миссисипи, брало за душу. С писателем Джоном Стейнбеком виделся. Но знаете, когда мы там, то с интересом смотрели наше, русское, то, что здесь, в Москве. Дмитрий Дмитриевич Шостакович был скуп на эмоции и язык, но скромность и эрудиция привлекали. Я снимал кинофильмы, понятно, любительские на 16-миллиметровке. Там Фадеев перепрыгивает через скамейку, а Шостакович задумчиво подходит к скамеечке и сидит на ней погруженный в себя, в мысли, может, в музыку.

Я доволен своей жизнью, судьба распорядилась мною справедливо. Понимаете, те, кто у нас работает, делают это не из-за званий и денег. Все эти блага, вероятно, лучше искать где-то в ином месте. Мы же сделали то, что были должны сделать. В этом и радость. Только в последние годы стали рассказывать о Семенове. Он был уволен со службы, когда боролись с космополитами. Ерунда! Потом трудился переводчиком и редактором в издательстве. Но его дела — они-то остались. Вот кого подзабыли, однако заслуг у Семенова от этого забытья никак не поубавилось. У меня в личном деле запись — выслуга 50 лет. И все эти десятилетия по существу по линии научно-технической разведки. А после оперативной работы судьба забросила меня в наш институт, теперь это Краснознаменная академия внешней разведки имени Юрия Владимировича Андропова. Преподавал двадцать лет, вел практические занятия с будущими разведчиками тоже по линии НТР. И у многих есть желание работать, верность Отечеству. Был после распада Союза период неверия, слабые бежали. Время такое? Может быть. Но бегство, предательство — это слабость. А был и пик: в Отечественную люди старались помочь Советскому Союзу в борьбе против нацизма. Но теперь идейной основы нет, что правда, то правда. С коммунистами нам работать было запрещено, чтобы не ставить под удар коммунистические партии. Работали с сочувствующими. Сейчас (эта беседа проходила в мае 1997-го. — Н. Д.) завершается сложный период перехода. От оценок я воздержусь. Пока иностранцам сложно понять у нас происходящее. Каково им, когда мы и сами подчас не знаем, за что хвататься. Понимание приходит постепенно, а оно придет, гарантирую. Самое тяжелое — мой опыт не подводит — позади. Иностранцы всегда хотят видеть у тех, кому предлагают услуги, стабильность. Уже сейчас появились доброжелатели, их немало, так мы называем тех, с кем, в принципе, можно работать. Есть лица, готовые нам помочь. Их надо искать. Но это вопрос к молодым, тем, кто у нас учился. А я только закончил службу. Хотя по-прежнему передаю свой опыт. Но об этом — не сегодня. Вот так и пролетело полвека…

— А кого из тех, с кем довелось работать, выделяете особо?

— Абеля. Он многое сделал. Человек высочайшей культуры. А уж добросовестность — редко встретишь. И его геройство не только в молчании после ареста, как стали говорить люди незнающие, от разведки далекие и к ее секретам не допущенные. Лучшее доказательство тому — обилие наград, Абелю врученных. Вам уже наверняка говорили: в ту пору к разведчикам были не слишком щедры. У Абеля столько орденов и орден Ленина.

— Но Героя так и не присвоили…

— Присвоить никогда не поздно. И другие мои друзья Лона и Моррис Коэн звания Героев России удостоены посмертно. Что, разве от этого их подвиг не столь важен? Вот их я тоже, как и Абеля, считаю выдающимися нашими разведчиками. Вы же знаете, что Абель работал и с ними. Да и я — тоже. Но именно Абель — первый, кто конкретно взялся за профессиональное воспитание Лоны и Морриса.

— Расскажете, как это вы заменили Абеля?

— Обстановка в момент нашего знакомства была очень тяжелая. В 1948 году поднялась волна маккартизма. Отношения между США и СССР ухудшились. Работать стало еще труднее, и неудивительно, что Центр решил передать Коэнов на связь нелегалу, конкретно — Абелю. Так, конечно, было безопаснее для Морриса и Лоны. К концу 1949-го они перешли «под его покровительство», работали вместе где-то около шести месяцев. Но вскоре Абелю было дано указание связь с Коэнами прекратить. Заменить его предстояло мне.

— Я слышал, порой вы работали с «Волонтерами» методами нетрадиционными, нарушая определенные каноны.