Аарон

А после помогал. Когда среди зимы, оставшись совсем одна, — без исчезнувшего в неизвестном направлении Барни, — она набрала незнакомый номер телефона и попала вновь на того, кого с того злополучного дня видела лишь в кошмарных снах. Не отказал в помощи — приютил ее у себя, кормил, заботился, как умел, — молча, но тщательно. Следил, чтобы спала в тепле, чтобы ела досыта, чтобы не нуждалась хотя бы в самом необходимом.

А после, когда Райна немного оклемалась, отпустил, предварительно снабдив ее деньгами на обучение, одеждой и ключами от новой квартиры.

Он дал ей все. Не дал одного — себя, своего сердца. Не оттолкнул, когда в один из темных студеных вечеров она забралась к нему на колени, но и не принял в дар то, что она предлагала. Поцеловал, а после долго держал в тишине, прижав голову к своей груди, — грел, успокаивал, прощался.

Но не прощалась она. Знала, что уходит не навсегда, что когда‑нибудь они вновь встретятся. И к тому времени она станет другой — не тощей девочкой, которую он, шутя, звал «Рейкой», но прекрасной женщиной, достойной его — Аарона — любви.

Прошло время. Она встала на ноги, сумела подняться из грязи на верхний этаж придирчивого социума. Вот только красивой, достойной его любви женщиной так не стала — вместо этого, пытаясь забыть того, кого так и не смогла завоевать, превратилась в искалеченного изнутри и снаружи урода.

*****

(Hoobastank — he Firs Of Me)

— Прекрати мучить себя, Марго. Забудь его.

— Не могу.

— Можешь. Найми сенсора, сотри память и живи дальше.

— Не хочу.

— Не хочешь? Ну и дура — всю душу уже себе изодрала.

Дора всегда курила сигареты с ментолом. Эксцентричная, пожилая, красившая волосы в неестественно яркий бело — золотой цвет она всем казалась циничной взбалмошной и слишком прямолинейной старухой, однако с Райной она в корне менялась — вдруг делалась мудрой, понимающей и совершенно адекватной.

Они познакомились на одной из светских вечеринок и сразу же слиплись — молодая и старая. Обе изодранные изнутри, битые жизнью, привыкшие на людях прикидываться совершенно другими личностями женщины. Обе богатые и осознающие простую истину: если смысла в жизни нет, то никакие деньги его не добавят.

И изредка общались — никогда о «погоде» или пустяках, но всегда о чем‑то важном.

Как теперь.

Дора сидела в обшитом позолоченным шелком кресле с белой витой спинкой, смотрела в окно и не обращала внимания на то, что пепел с сигареты иногда падал ей прямо на дорогую юбку.

— Сколько ты уже тащишь с собой эти воспоминания?

— С Восьмого.

— С Восьмого! — пожилой голос «подруги» прозвучал цинично и с примесью горечи. — Ты давно уже должна была забыть о нем. Еще на Девятом.

Должна была, но не забыла. Каким‑то непонятным образом Райна прятала ценные ей воспоминания так глубоко, что при Переходе до них не добиралась система — сжирала все остальное — память о прежней работе, друзьях, подругах, знакомых, но вот его — Аарона — не трогала. Райна бы ей не дала.

Никому бы не отдала.

— Зачем ты его ищешь?

— Чтобы увидеть еще раз. Чтобы извиниться…за шрам.

— Да он давно забыл о тебе! Тысячу лет назад залечил свой шрам, нашел себе другую женщину и счастлив с ней. Ты это хочешь увидеть? Он не помнит тебя, Марго, не помнит. С чего бы ему помнить?

Райна смотрела в то же окно сухими глазами. Их разговор напоминал ей бусы — всегда одна и та же последовательность слов, а звенья замкнуты на круг — один и тот же результат.

— Может, и не помнит, — отвечала ровно. — Только все равно хочу увидеть.

— Сколько ты уже ищешь? Сколько шерстишь базы данных, справочники, телефонные книги? Шесть Уровней? Марго, ты сейчас на Четырнадцатом. Сколько еще тебе нужно пройти, чтобы успокоиться?

Пока не найду.

Райна и сама не знала, зачем искала его, — Дора была права: Аарон не помнил ее. Давно уже не помнил. И не нужны ему ее извинения, но они нужны ей. В них — смысл ее жизни, потому что другого у нее давно уже нет. Изуродовав, Джокер закрыл ей путь к самому главному и ценному — любви, — а без любви разве есть смысл? Какой?

Райна его не видела. А вот когда найдет Аарона, когда выполнит эту миссию — хоть какую‑то миссию в жизни, — тогда спокойно и завершит начатый путь. Уже без сожалений.

— Ты обращалась к информаторам? Я учила тебя, как.

— Обращалась.

Серебряный поднос, чай, меленькие пирожные — все чинно, цивильно. Дорогая комната, шитые золотой ниткой пушистые ковры, мягкие диваны.

— И?

Изогнутая в нетерпеливом ожидании тонкая, аккуратно подкрашенная коричневым карандашом бровь.

— Они ответили, что на эту информацию куплен «обет молчания».

— Тьфу!

Старуха смачно сплюнула и качнула рукой так яростно, что пепел вновь полетел на юбку и соскользнул на ковер.

— Ты предлагала больше денег?

— Все, что у меня есть.

— И что?

— Ответили, что «обет молчания» не перекупается и положили трубку.

— Ну и типок — этот твой Аарон. Не добраться! — короткий взгляд в сторону Райны. — А ты вообще уверена, что его зовут Аарон?

— Уверена.

Молчание. Тяжелый вздох.

— Хорошо, а что ты будешь делать, когда найдешь его. Найдешь и извинишься. И что?

— Позвоню доктору.