аа

Эта болтливая фея‑крестная, затянутая в спандекс, будто всю жизнь была Искуплению лучшей подругой, сестричкой из того же приплода. Словно прочитала все ее мысли, тогда как Старлетка, Коллаген – или как их там звали – только случайно узнали ей цену. Споткнулись об нее, такая она была низкая.

Водка, косячок. Экстази, косячок. Внимание…

Стриптизерша помахала видеокамерой:

– Хочешь побыть плохой девочкой?

Косячок.

Вся на оттяге, позируя в объектив и строя губки каждому встречному, Искупление сверкнула острыми сосочками (крутейшая мамочка разрешила их проколоть) и рыкнула:

– Я дикая!

Стриптизерша подыграла, зацарапала воздух ноготками с французским маникюром (на каждом – мордочка Хеллоу Китти), замяукала: шалунья в половой охоте. Искупление растянулась на заднем сиденье, слизывая помаду с губ и посасывая соломинку, и тут подружка возьми и спроси: а без мальчиков тебе попробовать не хотелось?

И Искупление, дуреха с недостатком самоуважения и избытком всего остального, выложила свой самый большой секрет. А подружка, читавшая мысли не хуже цыганки, такая клевая, она ее поняла.

Как по отмашке шофер повернул в соседний жилой район и повел лимузин на круизной скорости. Стриптизерша, исполнительница желаний, вынув из носа волшебную палочку, стала указывать ей на лужайки. Она похвалила мех немецкой овчарки, отважно лающей из‑за цепного забора. Сказала, что доберманы и стаффордширские терьеры мускулисты, а мускулы – это сексуально.

Молчаливый шофер, бойфренд Экстази, или Фантазии, или Моделистки, или чей там еще, напряг бицепс. Под набитым на плече питбулем черными клыками оскалилось имя – «Сатана».

И Искупление, которой только дай повод что‑нибудь искупить, согласилась. И ничего странного. Она сама об этом думала.

Может быть, доберман. На крайняк питбуль. Но вообще ей нравятся породы покрупнее. Вроде бы.

Большие. Мощные. Хорошо оснащенные.

Русская борзая или мастиф.

И стриптизерша с именем, взятым в честь какого‑то пустяка, которого ей не хватает для счастья, – Слава, или Харизма, или Диплом по массажной терапии, – она сразу все поняла. Ей в голову пришла блестящая мысль. Наверное, уловила флюиды.

У моей пока еще бывшей девушки есть чихуа‑хуа. Женского пола. Этот меховой гульфик искупал все наши недостатки. Я, например, ревнивый.

Когда лимузин выгрузил Искупление у клуба, ее мамочка от представшего перед ней зрелища протрезвела быстрее, чем от разряда дефибриллятора.

Она провела пальцами по царапинам, уходившим под рукава, по трем раздутым красным отметинам от когтей на руке, по лохмотьям, оставшимся от приталенного летнего платья – из тех, в которых девушки почему‑то всегда похожи на беременных малолеток, – провела и могла уже ни о чем не спрашивать. Когда‑то она и сама, должно быть, обсуждала свое будущее в киноиндустрии, да только дело не выгорело.

Она встряхнула дочь за изрезанные плечи.

– Что. Ты. Наделала?

Глаза монетками блестели в глазницах, похожих из‑за потекшей туши на два мутных колодца желаний. Искупление – сонная, сбитая с толку, растрепанная, очень пьяная и еще больше уставшая – отвела взгляд.

– Ничего, – сказала она. – Расслабься, мы ездили поглядеть на скейтеров, – сказала она. – Успокойся, Сьюзи, – сказала она своей мамочке. – Я просто устала, – сказала она. Хотела скинуть с плеч руки, но сил не хватило. – Ну, покурила немного, и что? – Она смахнула салфеткой каплю под маминым носом. – Чья бы корова мычала.

В тот момент ее мамочку могли звать Ответственность или Общество анонимных алкоголиков. Может быть, даже Регулирование рождаемости. Глаза у нее были огромные, как сквозная рана, и такие же мокрые. Она повторяла одно и то же, но обращалась уже не к дочери. Она отчитывала свое отражение в жадных до камеры, испачканных тушью глазах. Будто в зеркале.

Что ты наделала?

А когда этот решающий материнско‑дочерний миг пролетел, они оказались одни.

Не было стриптизерш. Не было шофера, киношника на подработке. Не было водки, и кокс давно исчез. Только мама и дочка, их грехи, четыре дня и три ночи в «Луксоре» и злая официантка со здоровенным счетом.

Это настолько незаконно, что незаконно даже в Лас‑Вегасе.

Некоторым людям не хватает самоотверженности, необходимой для воспитания. Таким нельзя заводить детей. Их отпрыски в итоге всегда поступают по‑своему, а не как им велят. Срываются с цепи и грызут мебель, если можно так выразиться. Скверная родословная тянет их вниз. У Искупления был перед глазами хороший пример.

И поскольку это первое, о чем меня всегда спрашивают: да, она дико хорошенькая. Типаж начинающей стриптизерши с косичками. Из тех, кого находят мертвыми в гостиничной ванне. Большие глаза, надутые губки – сама невинность. Уломаешь на что угодно.

Та пословица – будто бы все, что случилось в Вегасе, останется в Вегасе, – она, как и все остальное в Вегасе, чистый обман.