аа

Демографические данные положили конец всем правилам. Забредя в местную пивнушку за глотком чего‑нибудь, чтобы лучше спалось, я утешаю себя: что бы ни ждало впереди, скоро все кончится и я смогу стать собой: толстой, худой или где‑то посередине. Посередине было бы в самый раз.

Я надену корону, улыбнусь и помашу.

Но этот жест будет прощальным.

Очнувшись, я не знаю, какой сейчас день недели, а подколки совершенно ни на что не похожи.

– Как себя чувствуете, мисс Притчард? – спрашивает бородатый человечек в белом лабораторном халате. Все его лицо – сплошная морщина. Разочарованные глаза‑бусинки кажутся крупнее за стеклами очков. – Не надо стесняться, – продолжает он, укладывая на колени папку с зажимом. – Вопрос отнюдь не риторический.

Мои хрупкие исколотые руки инстинктивно тянутся к животу и нащупывают бинты и трубки под стерильными белыми простынями. Спазмов больше нет, их сменила новая боль на уровне кожи. Пальцы скользят ниже, к тазу, но не могут расшифровать брайлевский алфавит перевязок.

– Мы их извлекли, – сообщает доктор, даже не стараясь скрыть отвращение. Записав что‑то в папке, он смотрит на меня с жалостью, как на раненое чудовище (возможно, так и есть). – Скажите, мисс Притчард, восемьдесят девять фунтов вас устраивают или вы хотите поговорить с нашим штатным диетологом?

Это не шутка.

И далеко не первая моя попытка.

Оскорбления поменяли полярность.

От большегрузного склада пончиков до ходячего скелета.

Восемьдесят девять фунтов означают, что я сбросила еще пять, пока была здесь.

– Вы сегодня не отвечаете на вопросы?

Я сжимаю виски и зажмуриваюсь. Высветленные волосы шуршат, будто сухая пшеница. Под веками, как в скороварке, закипают слезы.

– Я должна… была надеть корону… и помахать, – дрожащим голосом отвечаю я, смаргивая соленую влагу.

– Вам это вряд ли понравится. – Доктор вздыхает и, лязгнув стулом, встает. Сжав кирпично‑красные губы, он листает папку, вытаскивает фотографию и подносит ее к моим глазам.

– Вы об этом не знали?

Я делаю жеманно‑стервозное лицо и трясу головой. Нет, нет, нет, я не хочу это видеть.

– Ему не хватило питания, чтобы выжить. Поэтому и вид суховатый. – Доктор продолжает подсовывать фотографию, куда бы я ни повернулась.

Глаза обжигает боль каждый раз, когда я их закрываю. Снимок почти неразличим за жгучей пеленой.

– Вы не могли не знать о проблеме, – говорит доктор, разглядывая мое болезненное лицо, сухие волосы, шелушащуюся кожу и пустые ногтевые впадины. – Говоря откровенно, вы представляете, насколько были близки к смерти, когда попали сюда?

Я прокручиваю в голове временную шкалу симптомов, пытаясь восстановить всю картину, и рассеянно мотаю головой, потому что, если знать проценты, как знаю их я, цифры не сходятся.

– Хорошо, продолжим. – Доктор поворачивает мою голову к фотографии. Ему кажется, я упрямлюсь. Он вынимает из папки второй снимок и сует его мне под нос. – Вот что мы извлекли.

От рисового зернышка до шнурка, невольно думаю я. Ничего себе, как ты вырос.

– После очередной неудачи вы решились на крайний шаг? – риторически интересуется он.

Я не потерпела неудачу. Я просто нашла еще один способ, который не работает.

– Знаете, откуда он? – Доктор кивает на фото и проводит пальцем по рифленому телу.

– Из Мексики, – шепчу я.

– Из собачьих фекалий, если быть точным. – Его дальнейшая речь переполнена информацией. Он рассказывает о подпольных собачьих боях и о том, что перед смертью звери – совсем как люди – исполняют лебединую песню, опорожняя кишечник. Сносят золотое яичко. Вручают картельщикам прощальный подарок, который те упаковывают и отправляют через границу.

– Такие сопутствующие товары приносят им кучу денег. Но вы же и так это знаете?

Я закрываю глаза.

Улыбайся и маши…

– Нет, правда, из всех способов потерять вес – почему именно ленточный червь?

Потому что это работало сто лет назад и работает до сих пор. А еще потому, что это позволяет убрать из уравнения единственный компонент, обрекающий большинство диет на провал: Личность. Мисс Миранду Притчард.

Доктор выдавливает улыбку:

– Вы даже знать не хотите, как мы вас нашли.

Блаженство в неведении, но мне не дают пощады.

Когда бывшая королева школьного бала у всех на глазах теряет сознание из‑за того, что намешала обезболивающее с алкоголем, не говоря уже о явных признаках голодания, местная пресса называет такое сенсацией.

– Вы были с ног до головы в своих испражнениях, кишащих личинками ленточного червя. – Доктор не скрывает злорадства. Преподает мне урок. Вбивает в голову провинциальные ценности, которыми так дорожит. – Разродиться клубком паразитов в пивной, набитой грузчиками и строителями, – я бы не назвал такое поведение гламурным.

Я смотрю на него: «А?»

– Да, эти создания репродуцируются, если вовремя их не вывести. – Он продолжает перебирать фотографии и бумаги.

Перед глазами всплывает первый снимок: восковая мумия в стальном поддоне, торчащие в стороны хрупкие конечности, брызги крови и желатин. Будто высушенный морепродукт.

– Но я же предохранялась… пила таблетки, – шепчу я.