аа

Года три назад в Портленде я бродил по книжному магазину в поисках редкого издания «Поручителей» Теодора Ардена – подарочного, в кожаном переплете. В нескольких шагах от меня работник магазина наводил порядок на полках, расставляя брошенные посетителями книги. Я буквально кожей чувствовал, что он не сводит с меня глаз. Поначалу я оскорбился – уж не принял ли с меня за воришку? – но стоило мне посмотреть в его сторону, как он почти смущенно отвернулся. Я наклонил голову, читая заголовки на корешках, и боковым зрением снова уловил его пристальный взгляд – отнюдь не подозрительный, скорее ошеломленный и завороженный.

Я повернулся к работнику, и на этот раз он не отвел глаза. На мгновение повисла пауза: никто не хотел заговаривать первым.

Наконец он кашлянул и протянул мне книгу.

– Простите, сэр, не могли бы вы подписать?

Это было первое издание «Минорной тональности».

Я поставил подпись.

Эту подпись я тренировал двадцать лет и добился естественной небрежности, почти автоматизма. Так пишут только собственное имя. Работник магазина протянул мне ручку, и я уверенным почерком вывел: «Дон Свонстром». Получилась точная копия автографа на «Минорной тональности», которую я неделю назад видел на интернет‑аукционе. Аукцион выиграл какой‑то японец со ставкой в двадцать тысяч долларов.

Я вернул книгу; работник взял ее дрожащими руками.

– Поверить не могу, что это вы. Я прочел все ваши книги от корки до корки. Вы изменили мою жизнь: благодаря вам я захотел стать писателем.

Я улыбнулся и благодарно кивнул.

– Спасибо. Рад, что вам понравилось.

– Можно угостить вас в баре, если вы не очень заняты?

– Благодарю за приглашение, но мне пора. Буду признателен, если вы не выдадите моего присутствия, пока я не уйду.

* * *

Я увлекся сочинительством еще в старших классах и с тех пор написал восемь романов, сорок два рассказа, три сценария и одну‑две пьесы. Ни страницы не было напечатано. От литературных агентов приходил отказ за отказом. Мои сюжеты критиковали как пресные и банальные. Стиль называли «бледным подражанием Дону Свонстрому». Меня обвиняли в плагиате, и, признаюсь, в ранних произведениях без него не обошлось. Я был одержим этим человеком – считал его гением, искуснейшим мастером пера, способным потягаться с самим Шекспиром.

Я ежегодно читал и перечитывал все, что написал Дон Свонстром, иногда в хронологическом порядке, а иногда – в зависимости от того, в какое время года мне впервые попало в руки конкретное произведение. Например, я читал «Сталь и стекло» зимой восемьдесят восьмого, сразу после публикации, и для меня книга навсегда останется зимней. Помню, как сидел на лыжной базе у большого окна с видом на склоны. Друзья увлеченно утюжили снежные склоны, а я сидел в кресле и листал страницу за страницей, неровно дыша и кусая ногти. Воображаемый мир поглотил меня с головой. Я не мог понять, откуда у автора – моего ровесника – столько зрелости и мудрости. В глубине души я завидовал ему и злился, что сам не в силах хотя бы приблизиться к уровню «Стали и стекла».

Летом тысяча девятьсот девяносто второго года я дважды подряд прочел «Бумажных тигров»: закончил, вернулся на первую страницу и начал заново, теперь уже конспектируя. Тому, кто никогда не переживал подобного, трудно описать этот судьбоносный миг, когда за чтением ты вдруг понимаешь, что автор заглянул тебе в душу и облек в слова все твои беспорядочные и противоречивые мысли. Казалось, Дон Свонстром – мой двойник, только более яркий и лучше осознающий свою суть.

В романах Свонстрома не было фабулы и линейной хронологии. Его книги содержали идеи, помещенные в узнаваемый, но слегка съехавший с катушек мир. Автора нередко критиковали за то, что его герои не испытывали нормальных человеческих чувств – именно за это я так ценил его творчество. Каждый человек в романе Свонстрома олицетворял философскую концепцию, способ обработки и восприятия информации. Его персонажи общались между собой заумными фразами, совершенно не раскрывающими их характер. Одной из центральных была тема тайных заговоров и махинаций, скрытых шестеренок, приводящих в движение современный мир.

Самой значимой для меня книгой стала «Выход здесь», отчасти из‑за того, в какой момент жизни она попала мне в руки. Тогда я разводился второй раз; собственные дети отказывались при мне улыбаться и не замечали моего присутствия: видимо, их мать наговорила обо мне гадостей. Я работал в издательстве – писал аннотации, которые печатают на обороте книги, чтобы привлечь потенциального читателя. Работа была для меня полным унижением. Поначалу я рассчитывал, что она откроет мне двери в издательский мир, но вскоре узнал, что писателей вокруг пруд пруди, и у каждого припасен роман или два. Для меня было пыткой наблюдать, как мои коллеги публикуются и один за другим уходят из офиса на творческие вечера, где читают отрывки из своих романов о мажорах, падких на женщин и наркотики.

Моя жизнь неуклонно катилась под откос. Казалось, падение длится долго, как в замедленной съемке, но на самом деле оно заняло только пять месяцев.