А жизнь продолжается

— Вы меня прямо-таки огорошили. Рабочие пришли ко мне вчера вечером и сказали, что уже освободились. Хорошо, говорю, стену надо передвинуть на метр внутрь, начинайте сразу же, время не терпит!

— А почему не терпит? — спросил Август.

— Ну-у… не то чтобы не терпит, — замялся аптекарь. — Но нам хотелось бы успеть до холодов… Поставить дом. С юга уже вышел моторный катер с материалами и людьми. Но ничего не поделаешь, рабочим нельзя приниматься за наш домик, не закончив у вас.

Август поразмыслил. Если плотники с материалами уже в пути, надо срочно добить подвал и капитальную стену, чтобы бетон успел затвердеть. Август охотно поможет новобрачным, и ей, и ему, за ним дело не станет.

— Ладно, — сказал он, — постараемся управиться и тут, и там.

— Мы будем премного вам благодарны, — ответил аптекарь…

С тех пор Август жил в постоянной тревоге и страхе, ведь раз уж рабочие начали бетонировать, нужно было довести это до конца. Кроме того, прибавилось еще одно обстоятельство: прокладка водопроводных труб в подвал и наверх. Этот хитроумный проект чертовски заинтересовал Августа, рабочие тоже порядком им увлеклись, а отверстия между тем никто бурить и не думал. Каждый вечер Август с замирающим сердцем возвращался к себе домой, но назавтра и послезавтра опять шел на риск — и за ограду не брался. Так неделя за неделей и проходили.

И все это время ему никак не удавалось вызвать Корнелию на серьезный и решающий разговор. Когда бы он ни пришел, дома ее не оказывалось. Он не понимал, как она может быть такой бессердечной, ведь он к ней со всей душой. Подержать бы ее за руку, думал он, у нее такая щуплая ручонка, а кончики пальцев потрескались, от недоедания, это трогало его до самого сердца.

Август часто бывал в Южном селении, и всегда по делу. Должен же он был сообщить Хендрику, что англичанин уехал на Свальбард, и должен же он был на другой день разъяснить все тому же Хендрику, сколько времени займет поездка на Свальбард и обратно. Однако Корнелия была неуловима.

— Да куда же она, черт побери, запропала? — спросил он у Хендрика.

— Она и от меня прячется, — ответил Хендрик.

— Отчего это?

— Не знаю. Сдается мне, она сомневается, а получу ли я эту должность при англичанине.

— Она что, так и говорит?

— Да. Раз он не приезжает.

Август возмущенно:

— Передай ей от меня, если я что сказал, так оно и будет!

А потом приключилось большое несчастье, и передавать уже было нечего и некому. Да, всему этому наступил конец.

Со всех ног прибежал Хендрик. Он забыл, что у него есть велосипед, и примчался бегом, обеспамятев и без шапки.

— Она умерла! — выдавил он со всхлипом.

— Умерла?

— Корнелия.

Молчание.

— Ты, случайно, не врешь? — сказал Август.

Хендрик принялся объяснять:

— Утром Корнелия с отцом повели кобылу со двора. А на нее опять накатило, она кусалась и брыкалась и вставала на дыбы. Ну, вышли они на проселок, а вели они ее в соседний приход, к жеребцу. Но добрались только до Межевой речки. Им надо было на ту сторону, а кобыла заартачилась и ни в какую. Они вдвоем тянуть ее, Корнелия споткнулась и посунулась вперед, тут лошадь ее и лягни. Насмерть. В висок. Один-единственный удар…

Молчание.

— Отец к речке, черпанул шапкой воды, думал, она сомлела, а она была уже мертвая…

Молчание.

— Сколько он ее ни отливал, она так и не очнулась. Он кричал, звал на помощь, но это ж далеко, у Межевой речки, а она лежит, не открывает глаз и совсем не дышит…

Молчание.

— Ты был с ними? — спросил Август.

— Я-то? Нет. Отец принес ее домой на руках. Маттис взял мой велосипед и поехал за доктором, только это было уже ни к чему.

Даже и сейчас Августу не изменила смекалка.

— А что сказал доктор? Он пустил ей кровь?

— Не знаю. Он сказал, что она умерла.

— Он что, не стал пускать ей кровь?

— Я не знаю, — сказал Хендрик, — я в дом не заходил. Он вышел и сразу же сказал, что она умерла. И уехал на своем мотоцикле.

Августу вспомнился случай из его кругосветных странствий: смертельный удар бутылкой в висок. Человек умер, но на всякий случай ему сделали кровопускание. Август принял известие Хендрика хладнокровно, он был немногословен, что да, то да, но по виду не скажешь, чтоб горевал.

— Да, — произнес он, — я их предупреждал, я запретил Корнелии водить кобылу на случку.

— Я это слыхал, — отозвался Хендрик.

— Плохо, что я не пристрелил эту зверюгу, — сказал Август. — Я мог бы поступить и иначе и сделать ей прокол, чтобы вышли ветры. Только бесновалась она не от этого, так что прокол бы ей ничуть не помог. Нет, надо было мне ее все-таки пристрелить.

Хендрик ничего не ответил.

Был ли Август человеком суровым и мужественным, который не позволял себе предаваться горю открыто? Или же поверхностным, неглубоким, что и помогло ему пережить эту катастрофу? Наверное, и то, и то. Корнелия умерла, она ему не досталась, но его ревнивое сердце определенно находило утешение в том, что она не досталась и никому другому.

— Ничего с этим не поделаешь, — заключил он.

Хендрик плакал и отчаянно силился это скрыть, он громко харкал и то и дело удал ьс к и запрокидывал голову.

— Хендрик, ничего с этим не поделаешь.