Егор склоняет голову, скользит пальцами по макушке, а после шумно вздыхает и откидывается назад, облокачиваясь затылком о мой живот. Я замираю — сердце больно сжимается из-за мыслей об объятиях, но я не могу себе их позволить. Или просто не хочу, потому что боюсь?
Шторм смотрит на меня — его голубые пронзительные глаза устало прищуриваются, словно ища ответы на вопросы или же просто разрешения остановиться, перестать бежать и беспокоиться.
Мои руки всё ещё лежат на его плечах, пальцы сжимают их из-за невыносимого напряжения. Я смотрю на человека, с которым хочу быть рядом, но…
Разве всё, что идёт до «но», имеет значение?
Его ладонь накрывает мою, и я вздрагиваю.
Правильно ли я понимаю всё то, что происходит сейчас? А происходит ли вообще хоть что-то?
И почему мне так хочется плакать?
Егор сжимает моё запястье — его пальцы делают это сильнее, чем нужно, и я с сглатываю, не в сила пошевелиться.
Что дальше? Что ты хочешь сделать, Штормов? Зачем ты так меня мучаешь? Сначала целуешь, а потом говоришь, мол, поговорим потом. Даёшь мне надежду, а после зверски отнимаешь её. О чём ты думаешь? Что творится у тебя в голове? Что…
Егор собирает все силы и поднимается на ноги — притягивает за запястье, толкает к столу, заставляя меня врезаться в край и замереть.
Мир останавливается, всё вокруг меня замирает на паузе, не имеет ни начала, ни конца. Есть только момент, в котором мы застываем.
И наши губы в опасной близости друг от друга, и глаза, пытающейся найти ответы в бездне наших душ, и руки: мои на груди Шторма — его на моей талии.
Кто мы? Что мы?
Всё это длится несколько секунд. Всё, что замирает перед нашим поцелуем, — это пустота. Страшная и пугающая, невыносимая, терзающая душу, заставляющая сжиматься сердце и скулить, не в силах смириться с происходящем.
А после — бездна.
Влажные жадные поцелуи, властные руки на талии, на его шее, груди, плечах. Он подхватывает меня за бёдра и усаживает на стол, скользя пальцами по ноге, талии, заползая под одежду.
Кто мы? В этот миг, когда наши губы, наконец, снова встречаются после трёхлетней разлуки. И прошлый раз в деревне не считается, это пустяки, не серьёзно.
Что мы? Когда наши тела так близко, а души так далеко? Зачем всё это? С какой целью, если происходящее только глупый подходящий момент. Два человека, которые когда-то давно что-то чувствовали друг к другу.
А теперь вот пропасть, пустота.
Наши языки встречаются, дыхание сливается в одну сплошную бурю, прикосновения словно ветер для затухающего огонька.
И я готова скулить, лишь бы это не заканчивалось. Лишь бы объятия Штормова остались со мной навечно…
Но ведь ничего не может длиться бесконечно, даже наш жадный долгожданный поцелуй, верно?
38
Флэшбек — 18.
Пальцы зарываются в мои волосы, нежно сжимают их, в отличие от целующих требовательных губ. Они влажные, горячие, невыносимо сладкие. Я притягиваю Егора ближе за шею, и никак не могу понять, почему его такие желанные прикосновения сейчас причиняют мне боль? Почему на глаза наворачиваются слёзы, а сердце так неистово сжимается?
Глоток воды посреди уничтожающей пустыни, долгожданный оазис, кажущийся миражом.
Это словно наше первое прикосновение, первый взгляд, поцелуй. Будто в школе, когда Шторм упал к моим ногами и пронзил моё сердце своими голубыми глазами. Навсегда, бесповоротно. Похитив мою душу и заклеймив её, чтобы она не смогла достаться никому другому.
Но мы больше не подростки, школа давно позади. И наши чувства пережевало время, выплюнув, словно невкусное блюдо. И что теперь с нами стало? Кто мы друг для друга? И почему снова вместе, пусть только в эту секунду, в это мгновение.
Егор целует мою шею, и я, сидя на столе, притягиваю его ногами за бёдра, чтобы сократить между нами сводящее с ума расстояние. Шумное дыхание разрезает воздух, будто нож. Влажный язык прикасается к коже, обжигая. Пальцы блуждают по моим ногам, талии, шее, и лишь изредка, будто случайно, дотрагиваются до груди.
И я тону, захлёбываясь собственными эмоциями. Иду ко дну с тяжёлым убийственным грузом внутри.
— Кхм…
Егор резко отстраняется, оборачиваясь на нарушителя нашего спокойствия. Меня пронзает неожиданный страх, а потом смущение. Не знаю, что лучше сделать: замереть или же оттолкнуть Штормова.
Но уже поздно, нас заметили. Отнекиваться нет смысла.
В дверях стоит Матей, держась за дверной косяк. Он бледный и уставший, пятна крови на его бинтах увеличились, но не настолько, чтобы бить тревогу.
— Очнулся? — выдыхает Егор.
— Типа того, — сипло бормочет парень.
Он делает усилие, морщится из-за боли и добирается до ближайшего стула. Шумно садится на него, вздыхая.
Я, наконец, возвращаюсь в реальность и отталкиваю Шторма, спрыгивая со стола и отходя к окну. Нужно срочно покурить, чтобы успокоиться и избавиться от ужасающего жара внутри меня.
— Как чувствуешь себя? — спрашивает Егор.
Я нервно щёлкаю зажигалкой, прикуривая.
— Лучше, — бормочет Иркутский. — Только плечо дьявольски болит.