А потом я проснусь

— Несчастный случай — это когда ты шел по улице и по невнимательности упал в открытый люк, — цежу я, с каждой секундой наполняясь гневом, гораздо чернее того, что был внутри меня до этого разговора. — И даже в этом случае претензии предъявляют коммунальным службам. А твои амбалы погнались за ней. Напугали до смерти. В противном случае Ярослава бы не кричала. Какое право они имели? Какое право имел ты отдать распоряжение о ее преследовании?! Она ведь отказалась садиться в машину и разговаривать с ними, так? Но после этого они не оставили ее в покое, ведь им нужно было выполнить отданный тобой приказ… В чем он, кстати, заключался? Не подходить ко мне?

— Она тебе явно не пара, и я захотел убедиться, что она тоже это понимает, — сухо отвечает отец, будто не услышав других моих обвинений. — С ней просто должны были поговорить. Никто не собирался ей вредить.

Зря я думал, что размяк. Потому что сейчас я его ненавижу. Ненавижу этот взгляд без сожаления и вины, и этот равнодушный тон Я все в нем ненавижу. И больше всего мысль, что он мой кровный отец.

— Не пара — это мы с тобой, — хрипло выговариваю я, глядя ему в глаза. — Потому что я не хочу иметь ничего общего с ублюдком, потерявшим человеческий облик. Ты ведь действительно не чувствуешь за собой никакой вины, да? Хотя это из-за твоей навязчивой идеи о том, что ты каким-то образом способен влиять на мою жизнь, невинная девушка лежит в коме с проломленной головой.

— Еще раз повторюсь: никто ей вредить не собирался. Не была бы она такой невоспитанной и дикой….

— Заткнись!!!

За секунду оказавшись рядом, я заношу кулак над головой отца. Пульс бешено барабанит в висках, под кожей бурлит отравленный ненавистью адреналин. Я мечтаю его ударить. Увидеть валяющимся на полу, таким же раздавленным и ничтожным, каким чувствую себя я.

— Еще хоть одно поганое слово в ее адрес, я выбью тебе зубы, и ты минимум несколько месяцев не сможешь выходить в эфир.

Паника и страх плещутся в глазах отца до тех пор, пока я не опускаю руку и не отступаю назад.

— Ты совсем рехнулся? — гневно выплевывает он, одергивая рубашку. — Садись-ка в свою машину и выметайся из моего дома. А на досуге хорошо подумай, кто ты и что творишь...

— Я уже подумал, — перебиваю я его. — О том, что ты сделал, напечатают во всех новостях. Видео с преследованием будет повсюду.

Отец презрительно морщится.

— Не смеши. Видео уже, скорее всего, изъяли и никакого расследования не будет. Мой тебе совет — не отказывайся от помощи. Лучшие клиники и врачи будут в твоем распоряжении. Мне этот несчастный случай тоже неприятен.

Я истерично ржу. Как я мог не замечать, насколько глубоко он деформирован и насколько потерял совесть? Считает, что все кругом можно замять и купить, и упрямо именует собственное преступление несчастным случаем.

— Это видео есть у меня и еще у пары человек. Полиция не нужна для того, чтобы его распространить. Твоя рожа и рожи этих ублюдков украсят все соцсети. Как думаешь, поверят ли тому, кто носит твою гордую фамилию?

Я и сам не помню, как оказываюсь на улице. Перепуганная мать пыталась меня остановить, уговаривая остаться на обед, отец сыпал угрозами и проклятиями.

Проехав метров сто, я паркуюсь у обочины и сижу, уставившись в лобовое. Перед глазами вновь появляются кадры каталки с лежащей на ней Ярославой, следом всплывают черно-белые фрагменты из видео, сочувственное лицо Лелика и цинично-равнодушное — отца.

— Ну хватит, — рявкаю я вслух. — Хорош уже. Соберись. Нужно ехать за Тотошкой. Он наверняка не утерпел и под дверью нассал.

Но ни строгий тон, ни мысль о том, что мне наверняка придется вытирать за псом, не работают. Руки продолжают трястись, как у запойного алкаша, а изображение за окном все так же расплывается. Ярослава в коме, и у меня больше нет отца.

46

— Ну и чего так на меня смотришь? Так сильно гулять хочешь?

Тотошка продолжает сидеть без движения, тараща на меня свои выпуклые глаза-пуговицы. Разве что выражение сморщенной морды из жалобного становится вдохновенно-несчастным. Это, кстати, вдвойне обидно с учетом того, что вчера я почти час проходил под дождем, терпеливо ожидая, пока он пометит все кусты в округе, а потом до отвала накормил его французскими паштетами. Мог бы, как минимум, перестать корчить из себя сироту.

Смотрю на часы: половина седьмого утра. Раздвигаю шторы: все так же дождливо. Интересно, если пригласить кинолога, сумеет он в кратчайшие сроки научить Тотошку справлять нужду в унитаз? Я где-то читал, что с домашними животными такое возможно.

— Ладно-ладно, — ворчу я, натягивая толстовку. — Давай сначала выгуляем тебя, а потом сделаем все остальное.

Будто поняв, о чем идет речь, пес с энтузиазмом припускает за мной на кухню, не забывая активно вилять своим поросячьим хвостом. В таком режиме наш холостяцкий дуэт существует уже неделю. Правда, в первые пару дней Тотошка отказывался от еды и упрямо мочился на мой дверной коврик, но за это я на него не в обиде. Ясно, что тоскует по Ярославе. Я тоже по ней тоскую. Каждый день.