A под ним я голая

Я схожу с электрички, покупаю гостинцы, много гостинцев, икра, сервелат, коробки конфет, мандарины, бананы… Беру такси. Подъезжаю. Звоню в дверь. Открывает Тамара, в глазах изумление; но все же впускает. Захожу, отдаю теще сумки с покупками, целую детей – словом, веду себя совершенно обыденно. За обедом потихоньку рассказываю: всю неделю работал как Папа Карло; причем сюжет выстраиваю так, что любые криминальные поступки исключаются просто физически. Одинокая жизнь аскета, разогретые макароны на ужин, халтура по ночам – дежурства в банке у миллиардера, – зубная боль, спазган, перечитанный роман «Бесы», с таким трудом, по блату, добытый самокат для Соньки с Машкой – тогда мода была на самокаты…

И я вижу, что Тамара начинает мне верить.

А ночью я ей все-таки сказал:

– Знаешь, я получил твое письмо…»

Это была ошибка. «Какой же ты все-таки непорядочный человек», – ответила Тамара, и это были последние слова, которые он от нее услышал.

Вот за это она не простила его. За ложь. Печальная история. Она дура, конечно, но и он – какой же дурак! Так все испортить!

…Но почему – дурак? Правильно; сразу надо было хлопать дверью и уходить. Жена поверила не ему – сестре. Тут уже ничего не исправишь.

Он сделал еще несколько заходов, но все впустую: дверь перед ним захлопнули крепко. А потом Тамара неожиданно разругалась с матерью, снялась с якоря и вернулась с дочерьми в Ростов. Так Елена получила не одну, а сразу две комнаты.

Определенно, у Родиона в тот год был очень плохой гороскоп. После случая с запиской судьба поставила еще одну подножку: посадили банкира. Особняк опечатали, и из дома с мраморными лестницами пришлось перебраться в хибарку-пятистенок в соседней деревне Грибаново. Доходы тоже сократились: вместо прежней увесистой пачки купюр от банкира в бухгалтерии конторы по производству ветряных электростанций, куда Родион устроился сметчиком, теперь по двадцать пятым числам его ждали несколько бумажек. Тоже, в общем, неплохо, но по сравнению с прежним буржуйством – как полсиницы в руке.

В этой нижней точке синусоиды я ему и попалась – на углу Нелидовской и Сходненской, с пакетиком лапши в руках.

Так спасал он меня – или ловил?

2.16

Сочинительство напомнило сцену из фильма. Людоедша готовит обед; на первое суп с фрикадельками. Камера берет крупный план, потом наезжает на котелок – и видно, что это не фрикадельки вовсе: в золотистом бульоне, бурлящем на огне, плавают маленькие человеческие головки.

Я людоедша и есть; в растворе моего рассказа бултыхаются персонажи. Всплывет Колесниченко Родион и вновь идет ко дну – характер у него тяжелый, как топор. Качнусь на поверхности я… Мелькнет Леня…

Посмотрит сквозь толщу бульона Марина… Прибьются пеной к бортикам Елена, Тамара, дети…

Иногда я впадаю в отчаяние: я выдумала, собственным роллером написала героев, а теперь не знаю, что с ними делать. Стою и смотрю на котел. А они там кипят.

Склонюсь над плитой и мешаю, мешаю человечков в бульоне. Посолю. Поперчу. Добавлю деталей. Попробую. Нет, не готово…

1.15

Фен для волос японской фирмы «Супра» я получила в подарок на Восьмое марта, предварительно прожужжав Родиону все уши о том, что у меня в жизни никогда не было плеера. Это был хороший фен, очень мощный, волосы высыхали за минуту. Я пользовалась им с удовольствием, пока не произошел следующий случай.

В один прекрасный день Родион проснулся и не обнаружил чистых носков, а через полчаса ему нужно было выходить на работу.

– Сейчас-сейчас, – сказала я, схватила его вчерашние и побежала в ванную. Через минуту они были чистые, но сырые. Я сняла с крючочка чудо-фен, натянула на него первый носок и включила продувку на полную мощность. Наполненный воздухом, он стал похож на маленький воздушный шарик. Еще через полминуты носок был сух, но испорчен, ибо на нем прожглась дырка.

– Сколько же там градусов, спрашивается? Сто? И я этим голову сушу! – ужасалась я, сидя на кухне и штопая на стакане носок. И тут в соседней комнате раздался грохот. Господи, что он там делает? – подумала я. Через секунду послышался жалобный вопль:

– Я чуть не убился!

– Ты упал?

– Нет. То есть да. Турник упал. А я на нем висел.

С недошитым носком в руках я бросилась в комнату. Родион сидел на полу, прислонившись к стене, и потирал левое колено.

– Как это ты?

– Зарядку делал…

Я сбегала в ванную за фастум-гелем, смазала Родиону коленку – ушиб оказался несильным – и помогла подняться. Вместе мы осмотрели рухнувшую стальную перекладину и дверные откосы. И выявили причину. Оказалось, с одной стороны узбеки ввинтили слишком слабый дюбель, вот конструкция и не выдержала восемьдесят пять кило человеческого веса.

– Накосорезили! Повесить не могли по-человечески! – разозлилась я. – А если бы их лепнинища ночью на голову свалилась?

Прихрамывая, Родион пошел в спальню одеваться. Он уже начинал опаздывать; а вот этого он терпеть не мог. Отреставрированный носок его тоже не очень обрадовал. Было понятно, что день не задался. Это означало, что вечером лучше куда-нибудь смыться.

2.17