А. П. Платонов «Котлован». Основное содержание. Анализ текста. Литературная критика. Сочинения

«Трудность немощи ранней жизни, скудость тела и красоты выражения» отметил автор в лицах пионерок, согбенных и пораженных старческой тщедушностью и немощностью, увядших, так и не успев расцвести, из-за постоянного недоедания. А у мужика, прибежавшего «из полевой страны», болезненно обеспокоенные ««хуторского, желтого цвета» глаза с поволокой смертельного страха. Так, наверно бы, изобразил художник – иллюстратор портреты пионерок и мужика, опираясь на текст повествования.

Платоновской поэтике свойственно описание героев на уровне ощущений, да и сами герои не надеются на собственную зрительную память, больше доверяя чувствованиям. «Поцеловав, он узнал по сухому вкусу губ и ничтожному остатку нежности в их спекшихся трещинах, что она та самая», – только так Чиклин смог опознать в умирающей женщине (мать Насти) ту самую хозяйскую дочь, которая когда-то целовала его на деревянной лесенке. Делая упор на внутреннем смысле, автор уделяет мало внимания внешним деталям, но если предмет все-таки обозначен, то воспринимается чрезвычайно материально, как, например, «опухшая от силы рука» Чиклина или худенькая как «тонкая овечья ножка» рука Насти, а горло спящего Козлова просто «клокотало».

Кроме того, знаменательны имена героев, так как это порой единственная информация о том или ином персонаже. Так о Вощеве может рассказать его фамилия, лексическое значение которой угадывается на слух, и фонетически сравнима со словами вообще и вотще, что соответствует общим исканиям героя, который чувствовал «сомнение в своей жизни и слабость тела без истины». Из чего можно заключить, что фамилия Вощев регулирует движением мыслей героя и читателя в нужном для автора направлении. Также и имя Настя, как и фамилия Вощев, играет важную роль в смысловом контексте повести. Анастасия с греческого языка переводиться, как воскресшая – идеей воскрешения в будущем заражены все герои повести, к этому готовятся, сохраняя, как Вощев, «предметы несчастья и безвестности» и разное «утильсырье», однако, прежде «надо…сберечь детей как нежность революции и оставить им наказ». А вот ребенка как раз и не удалось сберечь, и наказывать получается, что и некому. Настя спрашивает у Сафронова, с кем они останутся? «С задачами, с твердой линией дальнейших мероприятий, понимаешь что?» – отвечает тот воодушевленно.

Трагическое несоответствие имени и судьбы девочки аналогично несоответствию строительства Дома или, иными словами, «светлого коммунистического будущего» с методами принудительного насаждения идей об «историческом счастье», когда люди воспринимаются как помеха «строительству». «Эх ты, масса, масса. Трудно организовать из тебя скелет коммунизма! И что тебе надо? Стерве такой? Ты весь авангард, гадина, замучила!» – сокрушается Сафронов, глядя на спящих товарищей. После смерти Насти Дом остается невостребованным, потому что там не только никто не хочет, но и некому жить. Стройка превратилась в мираж, в иллюзию, в антиутопию. Напрасно уповали герои повести на воскрешение жизни и истины. «Общая всемирная невзрачность, а также людская некультурная унылость озадачивали Сафронова и расшатывали в нем идеологическую установку. Он даже начинал сомневаться в счастье будущего, которое представлял в виде синего лета, освещенного неподвижным солнцем, – слишком смутно и тщетно было днем и ночью вокруг». Героев Платонова раздирают внутренние противоречия, даже Сафронов, не забывавший об «обязанности» радоваться, и тот не может в себе разобраться, а Жачеву, безногому калеке, вообще было стыдно, и не потому, что он не был согласен с поставленными задачами «строительства», а «только все более ощущался личный позор». Вощеву же «ничего не досталось, кроме мученья ума, кроме бессознательности в несущемся потоке существования и покорности слепого элемента».

Поэтика и язык повести

Стилю произведений 20-х годов свойственно смешение классического литературного слова с разговорной речью, плакатными штампами, политическими лозунгами, диалектными словами, а также с неологизмами, рожденными революциями, коллективизацией и индустриализацией. Платоновский стиль письма не стал исключением, однако, писатель создал свой самобытный «косноязычный» стиль, на котором говорят не только его герои, но и сам автор, при этом описываемые события принимают порой трагикомическую окраску. «Мое…серьезное (смешное по форме) – остается главным по содержанию навсегда, надолго», – признается Андрей Платонов.